Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

Но для выполнения такого плана нужен был герой; монархия же могла выставить только жертву.

Король ждал прибытия Петиона до глубокой ночи. Наконец тот появился вместе с Редерером, рассказал королю о состоянии Парижа, отказал в порохе Мандату, который жаловался, что у него хватает только по три выстрела на человека. Затем под предлогом чрезвычайной жары Петион вышел в сад. Его окружили доверенные люди из муниципалитета и молодые национальные гвардейцы, которые пели и дурачились вокруг него. Эта группа спокойно прогуливалась при свете луны по террасе, разговаривая о разных предметах, точно в праздничный вечер. На краю террасы они услышали, как во дворце бьют сбор. Петион, который старался выказать стоическое бесстрастие, тем не менее с трудом отпустил Редерера одного к королю, а сам остался на террасе, близ большой лестницы, так как всерьез опасался за свою жизнь.

Скоро он расслышал слова одного из стоявших поодаль гренадеров: «Он своей головой будет отвечать за события этой ночи». Во дворце слышался громкий ропот. Член муниципалитета Муше, видя затруднительное положение Петиона, поспешил в Национальное собрание сообщить об угрозе жизни мэра.

Людовик XVI, коленопреклоненный, пребывал в молитве и вовсе не помышлял об убийстве. Но Собрание притворилось, что верит преступным намерениям двора. Два пристава, перед которыми шли стражи и факелы, явились не без торжественности в Тюильри с освободительным декретом. В ту же минуту министр юстиции послал просить Петиона зайти к королю. «Если я зайду, — сказал он, — то уже никогда не выйду оттуда». И мэр отправился в Собрание, а оттуда в ратушу.

Повсюду горожане выходили из своих домов и стояли у ворот, готовые следовать за потоком, куда бы он ни вздумал их увлечь. Секции, созванные в течение десяти часов революционным призывом, совещались за закрытыми дверями и каждая послала в ратушу комиссара, чтобы заменить совет Коммуны повстанческим комитетом. Комиссары, в количестве 192 членов, образовали на диктаторских правах муниципалитет, сохранив в своих рядах Петиона, Дантона, Манюэля, а своим временным президентом сделали Гюгенена из Сент-Антуанского предместья, оратора 20 июня. С 11 часов вечера муниципалитет сделался штабом восстания. Петион находился как бы под арестом и не принимал больше участия в событиях этой ночи.

Главнокомандующий Мандат сделал свои последние распоряжения, полагаясь на приказания, которые Петион подписал в качестве парижского мэра. Он послал пятьсот человек с пушкой в ратушу, чтобы охранять проход под аркой Сен-Жан, через которую должна была войти колонна Сент-Антуанского предместья. Сверх того, он поставил батальон с двумя пушками на Новом мосту, чтобы оспаривать там проход у марсельцев, прогнать их в предместье Сен-Жермен и отбросить к Королевскому мосту, где пушка павильона Флоры отразила бы их наступление. Для выполнения этих распоряжений, которые сами по себе были основательны, недоставало только надежных войск. Лишь только Мандат отдал эти приказания, как постановлением муниципалитета оказался призван в ратушу. Он колебался между своими предчувствиями и официальной обязанностью: по закону муниципалитет имел власть над национальной гвардией и мог призвать к себе ее командира. Притом Мандат не знал, что этот муниципалитет фактически стал комитетом восстания. Он спросил мнения Редерера, который, также ничего не зная о перемене, совершившейся в ратуше, посоветовал ему туда отправиться.

Мандат сел на лошадь и, в сопровождении 12-летнего сына, отправился по набережным в ратушу. Он поднялся по ступенькам крыльца, насторожился при виде суровых неизвестных лиц. «По чьему приказанию, — спросил его Гюгенен, — ты удвоил стражу во дворце?» — «По приказанию Петиона», — ответил несчастный Мандат. «Покажи это приказание». — «Я его оставил в Тюильри». — «Давно ли это приказание было отдано?» — «Три дня тому назад; я его принесу». — «Зачем ты велел привезти пушки?» — «Когда выступает батальон, за ним всегда следуют пушки». — «Не удерживает ли национальная гвардия Петиона силой во дворце?» — «Это ложь! Национальные гвардейцы исполнены почтительности к парижскому мэру. Я сам, уезжая, раскланялся с ним».

Во время допроса было зачитано письмо Мандата к командиру военного поста ратуши. В нем содержался приказ рассеять сборище, которое отправлялось ко дворцу, напав на него сбоку и сзади. Это письмо оказалось смертным приговором Мандата. Совет постановляет отвести его в тюрьму Аббатства. Президент, отдавая это приказание, делает резкий жест, поясняющий его смысл. Пистолетный выстрел повергает несчастного на ступеньки ратуши, а пики и сабли его приканчивают. Сын, ожидавший его на крыльце, бросается на труп отца и тщетно старается забрать его у убийц. С телом Мандата, брошенным в Сену, исчезает и распоряжение Петиона.

Совет сейчас же назначил Сантерра командующим национальной гвардией вместо Мандата. Петион, наконец возвратившийся домой, нашел у своих дверей шестьсот человек, посланных Сантерром, чтобы стеречь его дом и защищать его жизнь против мнимых козней двора.

Известие о смерти Мандата внесло тревогу в сердца короля и королевы и колебания — в настроения национальной гвардии. Начальник батальона Ла Шене принял на себя руководство, но вся нравственная сила его была сломлена тем, что муниципалитет стал революционным. Судьба Мандата предсказывала Ла Шене его собственную. Два аванпоста у ратуши и у Нового моста уже сдались. Сент-Антуанское предместье, представленное в количестве 15 тысяч человек, прошло через арку Сен-Жан. Марсельцы и предместье Сен-Марсо, 6 тысяч человек, в этот момент переходили Новый мост. Громадная толпа любопытных усилила эту армию, доведя ее численность до 100 тысяч человек. Эта два корпуса соединились на набережной Лувра и беспрепятственно продвигались к площади Карусель. Конные жандармы, расположенные в боевом порядке во дворе Лувра, обнаружив себя окруженными у всех калиток, стали роптать на своих вождей и разделились на два отряда: один продолжал бесполезно занимать двор Лувра, другой выстроился в боевом порядке на площади Пале-Рояля. Со стороны Елисейских полей, с Вандомской площади и с улицы Сент-Оноре не оставалось никакой преграды приливу народа.

Принцесса Елизавета подошла к окну и взглянула на небо. Оно как будто отражало зарево пожара. «Сестра, — сказала она королеве, — идите сюда, взгляните, как занимается заря!» Королева встала, взглянула на небо и вздохнула. Это был последний день, когда она видела солнце в окно, не загороженное железными решетками. Подле королевы и принцессы Елизаветы находились принцесса Ламбаль, принцесса Тарантская, госпожи де ла Рош Эймон и де Жинесту, герцогиня де Турзель, гувернантка детей, и де Мако, де Бузи и де Вильфор, ее помощницы.