Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Уже в княжение Симеона литовский великий князь осаждал Можайск, сжег посады, но города не взял. С этого времени начались изнурительные «литовщины» – непрерывные военные столкновения на протяжении ряда лет. Все недовольные действиями московских князей обращали свои взоры в сторону Литвы; наоборот, враги Ольгерда искали помощи в Москве.

Предприняв свой первый поход на Москву, Ольгерд действовал так скрытно, что в Москве очень поздно узнали о приближении литовского войска. Тотчас же были разосланы грамоты по городам для сбора рати, но войска не подоспели сойтись из отдаленных мест. Тем временем Ольгерд вошел в московские пределы и ознаменовал свое движение пожарами и грабежами, «порубежнаа места жечщи, сечи, грабити, палити, пленити». Он дошел до реки Тростны к востоку от Волоколамска и тут разбил московский сторожевой полк (21 декабря 1368 года). Отсюда Ольгерд поспешил к Москве.

В Кремле засел великий князь Дмитрий Иванович с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и митрополитом Алексеем. Все деревянные строения вокруг города были заблаговременно сожжены, и Кремль приготовился к осаде. Ольгерд простоял под Москвой три дня и три ночи, предал пламени церкви, монастыри и остатки строений вокруг Кремля, разорил окрестные села и со множеством пленных тронулся в обратный путь.

Поход Ольгерда произвел громадное впечатление на москвичей. Прежде того столь великое зло Москве от Литвы не бывало в Руси, если и от татар бывало, пишет о первой литовщине современник. [680]

«Другая литовщина», как называет ее летописец, произошла через два года после первой. Литовское войско под командой Ольгерда двинулось в путь осенью 1370 года. С Ольгердом шли его братья и сыновья, тверской и смоленский князья. На этот раз предприятию Ольгерда сопутствовали неудачи. Ольгерд два дня бился под Волоколамском и не мог его взять. Героем, «хоробром», обороны Волока был князь Василий Иванович Березуйский, погибший от раны, полученной необычным путем. Он стоял на мосту у городских укреплений, когда какой—то литвин пронзил его дротиком («сулицею») из—под моста. Раненый князь разболелся и умер. «Тому хоробру такова слава», – восклицает о нем современник.

Безуспешно простояв под Волоколамском два дня, Ольгерд поспешил к Москве. На зимний Николин день (6 декабря) литовское войско подошло к Москве. На этот раз Ольгерд стоял под Кремлем восемь дней, но «города Кремля не взя». Город оборонял великий князь Дмитрий Иванович, тогда как митрополит Алексей был в Нижнем Новгороде, а Владимир Андреевич вместе с подошедшей рязанской помощью стоял в Перемышле, заняв фланговую позицию. Конец второй литовщины был несколько неожиданным. Боясь нападения московских войск, Ольгерд начал переговоры с Дмитрием. Великий князь, по настоянию Ольгерда, согласился «на вечный мир», закрепленный на следующий год брачным союзом князя Владимира Андреевича с Еленой, дочерью Ольгерда, принявшей крещение с именем Евпраксии. [681]

Обе литовщины причинили большой вред Москве, особенно городским предместьям («посаду») и окрестным селам. Воспоминание о них было настолько прочным, что нашло свое отражение в былинах. Они поют о женитьбе князя Владимира на литовской королевне Апраксии, явно спутав Владимира Андреевича XIV века с любимым былинным персонажем Владимиром Красное Солнышко.

Поэтому в былине о женитьбе Владимира в сборнике Кирши Данилова так странно говорится о «короле» Золотой Орды и об Афросинье «Королевишне», которая в той же былине названа Евпраксией. Какие—то неясные воспоминания о Елене—Евпраксии найдем и в былине о молодце и литовской королевичне, которая зовется Еленой. [682]Вообще цикл песен о королевичах из Кракова, о литовских князьях заслуживает большого внимания со стороны исследователей русского фольклора как отражение определенного исторического этапа в развитии наших былин и исторических песен.

В самой Литве сложился легендарный рассказ о литовских походах: Ольгерд и Дмитрий поддерживали дружеские отношения. Вдруг Дмитрий Иванович без всякой причины прислал к Ольгерду своего посла с упреками, а с ним огниво да саблю, со словами «буду в земли твоей по красной весне и по тихому лету». Ольгерд вынул из огнива губку и кремень, запалил губку и отдал ее послу с обещанием: «Я у него буду на Велик день и поцелую его красным яйцом – щитом, и с сулицею, а Божиею помощию к городу Москве копье свое прислоню». На самый Великий день (то есть на Пасху) князь великий с князьями и с боярами рано шел из церкви, а Ольгерд показался под Москвою на Поклонной горе. Испугавшись литовской силы, Дмитрий Иванович сам выехал к Ольгерду, поднеся ему большие дары, и помирился, но Ольгерд этим не удовлетворился. В знак победы он сел на коня и с копьем в руке подъехал к городу, «и копие свое под Москвою приклонил». [683]В этом рассказе чувствуется отголосок какого—то предания, а возможно, песни, сложенной в честь Ольгерда, с ее народными мотивами о красной весне и тихом лете. Для историка Москвы в этом рассказе имеется, впрочем, одна интересная деталь – высокое представление о значении Москвы как стольного города. Ольгерд в легенде поступает примерно так же, как древний Олег, повесивший щит на вратах Царьграда.

Значение Москвы как объединительного центра русского народа особенно сказалось в 1380 году – в памятные дни Куликовской битвы. Москвичи приняли горячее участие в общерусском деле борьбы с татарами и обеспечили победу над грозным врагом. Москва была тем центром, куда сходились отряды из русских городов, «снидошася мнози от всех стран на Москву к великому князю». Сюда пришли белозерские полки, ярославские, ростовские, устюжские, но главная сила русского войска составилась из москвичей. Это видно из рассказа об уряжении полков на Коломне и на Куликовом поле. В числе других воевод в передовом полку находим московского боярина Микулу Васильевича, в большом полку при самом великом князе находились московские бояре Иван Родионович Квашня и Михаил Бренк.

Замечательно описание проводов русского войска, отправлявшегося из Москвы в поход против татар. «В слезах и во кричании ни единаго слова не может рещи от жалости сердца», – рассказывает повесть о Мамаевом побоище. Великая княгиня Евдокия в слезах не могла произнести ни одного слова, и сам великий князь едва удержался от слез, но не прослезился «народа ради», в душе жалостно плакал, а словами утешал княгиню. [684]К этой картине проводов воинов, такой простой и понятной, трудно что—либо добавить. Другая повесть о Мамаевом побоище поясняет причины этой всеобщей скорби в Москве и в других русских городах.

Нигде не хотели утешиться об ушедших воинах, потому что они пошли с великим князем за всю землю Русьскую на острая копья. [685]