Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

То, что идеи Байера об этносе варягов произросли на давно и хорошо подготовленной почве, показывает его характерная тональность разговора о варягах: «А я утверждаю, что варяги русских летописей были люди благородного происхождения из Скандинавии и Дании, которые служили на жаловании у русских… и что по ним русские называют варягами всех вообще шведов, готландцев, норвежцев и датчан». На мысль, что родина варягов не ограничивается собственно Скандинавским полуостровом, и к числу таковых принадлежит также Дания, Байера подвигло несколько причин. Во-первых, самое тесное переплетение на протяжении многих веков судеб перечисленных скандинавских народов. Во-вторых, известие западноевропейского хрониста Титмара Мерзебургского (ум. 1018), на которое он прямо ссылается [126]. Хронист, рассказывая о войне Ярослава Мудрого и Святополка Окаянного за киевский стол, в которую вмешался тесть Святополка польский король Болеслав Храбрый, зафиксировал со слов очевидцев (немецких наемников в войске последнего) наличие под 1018 г. в Киеве «стремительных данов» [127]. В-третьих, более чем вероятно, что к мысли о Дании как родине варягов Байера подвела также французская литература XVII в., с которой он, несомненно, был знаком, как были знакомы с ней многие историки его времени, в том числе и русские. Ее ученый не называет, но, как подметил еще Куник, Байер также не указал некоторые работы своих шведских предшественников, которыми пользовался [128].

В книге, изданной в 1607 г., Жак Маржерет, служивший в России в 1600–1606 гг., доносил до соотечественников: «Согласно русским летописям, считается, что великие князья произошли от трех братьев, выходцев из Дании, которые около восьмисот лет назад завладели Россией, Литвой и Подолией, и Рюрик, старший брат, стал называться великим князем владимирским». В 1649 г. вышел в свет историко-географический труд французского ученого Брие Филиппа, который также связывал Рюрика с Данией [129]. Как задавался вопросом А. А. Куник, вывод варягов из Дании не был ли сделан Маржеретом на основании того, что ПВЛ «при перечислении варягов о датчанах не упоминает»? (к такому предположению можно придти, лишь специально занимаясь варяжским вопросом, да еще будучи убежденным в норманстве варягов, и так будут полагать лишь два века спустя ученые-норманисты). По мнению Н. Г. Устрялова и М. А. Алпатова, Маржерет, хотя и знал русский язык, вряд ли при этом пользовался летописями и сюжет о варягах скорее всего слышал, по предположению Алпатова, в пересказе кого-нибудь из русских [130]. Последнее звучит более чем невероятно. Если бы такое мнение действительно бытовало в России того времени, то оно многократно было бы зафиксировано в отечественных памятниках, а тем более в записках иностранцев, часто и в большом числе посещавших в те годы Россию. Но, как вынуждены были признать, отметив тем самым безуспешность подобных попыток, Герберштейн, побывавший в России дважды (1517 и 1526), и Петрей, проживавший в нашем Отечестве одновременно с Маржеретом, что они ни от самих русских, ни из летописей ничего не могли узнать (по словам Петрея, «отыскать», что хорошо говорит о настойчивости его усилий), «что за народ варяги» [131].

В действительности, суждение Маржерета представляет собой перенос вывода Сигизмунда Герберштейна о Вагрии как о родине варягов на политическую карту Европы начала XVII века. Посол Габсбургской империи Герберштейн провел в России в общей сложности 16 месяцев и проявил большой интерес к ее прошлому. И на основании всех имеющихся у него данных он заключил, что родиной варягов могла быть только южнобалтийская Вагрия, «город и область вандалов» [132](германские источники называют балтийских и полабских славян «венедами» и «вандалами»). Дания в известии Маржерета выступает лишь в роли географического понятия, и ее появление в работах французских авторов как того района, откуда вышли варяги, объясняется тем, что она, поглотив Вагрию, заслонила и подменила ее собою в представлении европейцев. Вагрией некогда называлась территория между Балтийским морем и реками Траве (Травной) и Свентине (Святыней) и озером Плонское на западе, занимавшая северо-восточный угол современной Голштинии, который венчает остров Фембре (Фемарн) [133]. В 1139 г. Вагрия была присоединена к Голштинии, а в 1386 г. произошло объединение Шлезвига и Голштинии в фактически единое государство. В 1460 г. голштинская династия пресеклась, и датский король Кристиан I Ольденбург был избран на шлезвиг-голштинский престол на правах личной унии Дании со Шлезвиг-Голштейном [134](входили в состав Дании до 1864 г.). Трансформация Вагрии в Данию очень скоро привела к тому, что Рюрика определенная часть западноевропейских ученых стала мыслить именно датчанином (например, Г. В. Лейбниц). С подобными мнениями Байер, несомненно, был хорошо знаком (а он знал труды Лейбница), что послужило еще одной причиной, заставившей его говорить о Дании как родине варягов.

Чрезвычайная популярность произведения Герберштейна в Западной Европе известна, и долгое время европейцы, обращаясь к истории России, повторяли его мысли. Но придавая им, в связи с разными обстоятельствами, в том числе и изменившимися политическими реалиями, приведшими к постепенному стиранию из их памяти Вагрии, современное звучание. В связи с чем, приведенный пример вариации мнения Герберштейна о родине варягов не является единственным. Так, французский историк и натуралист Клод Дюре (ум. 1611) утверждал в своем «Всеобщем историческом словаре», изданном в 1613 г., что новгородцы по совету Гостомысла призвали Рюрика, Синеуса, Трувора «из Вандалии». А. Майерберг, глава посольства Священной Римской империи в России в 1661–1662 гг., сообщал своим читателям, что «некогда правили русскими братья Рюрик, Синеус и Трувор родом из варягов или вагров, князей славянского народа у Каттегата и Зунда (название проливов, соединяющих Балтийское и Северное моря. Зунд — немецкое название, принято именовать Эресунн. — В. Ф. )» [135]. М. А. Алпатов был уверен, что Майерберг, хотя ссылается на летописи, материал брал, скорее всего, не из этого источника. Поэтому приведенный отрывок он охарактеризовал не как летописный, а как «русифицированный» вариант варяжской легенды, и предположил, что «в этой обрусевшей форме сказ о варягах бытовал в устной традиции в московских придворных кругах, с которыми посланник германского императора соприкасался в течение года». Не исключал ученый также тот вариант, что эти сведения «вошли из какого-либо списка летописи, до нас не дошедшего» [136]. В свете примеров различных модификаций мнения Герберштейна о родине варягов писателями XVII в. заключение Алпатова выглядит несостоятельным.