Эдвард Радзинский - Берегитесь, боги жаждут!

В день казни герцог обеда, когда в камеру вошел палач Сансон. Истинный галл не может умереть голодным, так что ел герцог с большим аппетитом. На вежливые слова палача: «Я к вашим услугам, гражданин», он ответил насмешливо: «Ошибаешься, мой друг, сегодня я – к твоим».

Аристократы, осужденные в тот день на казнь, отказались ехать вместе с ним на смерть. Герцог поехал в телеге – один.

Толпа, еще вчера носившая его бюсты, проклинала его. Он только усмехался.

По приказу Робеспьера телега остановилась у Пале-Рояля – места, где рождалась Революция. Та самая революция, которая теперь отправила его на гильотину.

На его дворце красовалось объявление: «Народная собственность». Герцог, самый богатый человек во Франции, только рассмеялся…

На эшафоте он вел себя презрительно и бесстрашно. Впоследствии аристократы говорили о революционном герцоге: «Он жил, как собака, но умер, как потомок королей».

Робеспьер казнит врагов революции. Гравюра XVIII в.

Тюрьмы Революции были переполнены.

Но находчивый общественный обвинитель и фактический глава Революционного трибунала Фукье-Тенвиль придумал, как разгрузить помещения.

В тюрьмах начали работать засланные провокаторы. Эти лже-заключенные составляли провокационные заговоры, вовлекали в них заключенных или попросту их оговаривали.

Теперь гильотина трудилась неустанно, жертв было множество. Порой безжалостное лезвие сжирало больше сотни человек в день, и палач не успевал подвозить осужденных к эшафоту.

Фукье-Тенвиль насмешливо заметил: «Было бы лучше поставить гильотину прямо в Революционном трибунале». – И добавил: – Я так наловчился, что за шестьдесят минут могу оформить шестьдесят приговоров».

Частью революционного безумия стал Закон о подозрительных. Теперь граждане массово доносили друг на друга, доказывая свою революционную лояльность. Число, арестованных на основании этого закона, достигло четырехсот тысяч…

В провинции, арестовали владельца попугая. Попугай был когда-то обучен кричать: «Да здравствует король!». Естественно, после Революции бедняга хозяин пытался его отучить, но птица упорно орала свое. Донесли. Несчастного владельца гильотинировали, а птицу гуманный трибунал отправил на перевоспитание.

Не повезло проституткам. Они всегда были преданны революции, являлись одним из мощнейших ее резервов (вспомним поход Юдифей на Версаль). Но Робеспьер – верный почитатель и страж добродетели – выступил в Комитете общественной безопасности: «Мало того, что они оскорбляют добродетель, они подрывают боеспособность армии, награждая наших героических солдат венерическими болезнями».

И поехали телеги с проститутками на гильотину.

Метла террора мела неустанно. Все, кто голосовал против смерти короля в Конвенте, отправились на гильотину как «враги Республики».

Не оставили без внимания и адвокатов короля. Либеральнейший министр короля Мальзерб, не побоявшийся стать его адвокатом Людовика, взошел на эшафот. Вместе с ним казнили его дочь и зятя – родного брата знаменитого писателя Шатобриана…

Продолжалась охота на жирондистов. Один из них, Горза, знаменитый публицист, поднимаясь на эшафот, сказал палачу Сансону: «Мы хотели уничтожить монархию, но основали новое царство – твое, палач!»

Действительно, презираемый прежде палач становился самым уважаемым лицом Республики.

Художник-революционер Давид нарисовал новую одежду для палача Сансона – в стиле Античного Рима. Он даже предложил отменить слово «палач». Теперь представители этой профессии должны были называться величественно – «народные мстители».

Во время террора люди научились соревноваться в жестокости. Террор родил лозунг: «Гражданин, спроси себя, все ли ты сделал, чтобы быть повешенным, если победит контрреволюция». Докажи своими зверствами, что ты патриот. И доказывали.

После того как был подавлен мятеж в Лионе, комиссар Конвента Фуше был отправлен наказать Лион. Началась расправа под лозунгом: «Лион восстал, нет больше Лиона». Разрушены были самые прекрасные городские здания. Заработала гильотина. Но как отметил Фуше: «Виновных много, а гильотина работает медленно». И рационализатор Фуше придумал революционную «Молнию»: шестьдесят юношей обвязали веревками, поставили против них пушки и палили по трепещущей плоти…

Расправу продолжали – довели до двухсот жертв. Трупы бросали в реку.

Фуше сказал: «Пусть эти трупы доплывут до города Тулона, внушая ужас врагам Республики».

Наполеон при осаде Лиона. Гравюра XIX в.

Восставший Тулон взят офицером Бонапартом. Что творилось после того, как республиканские войска заняли несчастный город!

Кроваво расправились и с мятежниками – вандейцами.

Кровопролитие санкционировал Робеспьер. Этот человек никогда не стоял на площади во время казней. Он не был в тюрьме, где дожидались гильотины отправленные им туда знаменитые революционеры. Никогда не бывал в революционной армии. Он был кабинетным работником, творившим революционный террор в залах заседаний. И для него все эти убийства людей были… условны.

Но чем сильнее свирепствовал террор, чем больше страшились Робеспьера враги и вчерашние друзья, тем больше он ощущал себя Голосом Нации, он вознесся над всеми человеческими слабостями. И знал одну, но пламенную страсть – Революцию.

Наполеон в Тулоне. Эдуар Детай. XIX в.

Осада Тулона. Гавюра XIX в.

В это время Камиль Демулен и Дантон почувствовали: хватит! Революция захлебывалась в крови. Гильотина в Париже собирала все меньше восторженных зрителей.

«Вместо наших кровавых Комитетов давно пора образовать один-единственный Комитет – Комитет Милосердия», – написал Демулен.

И они посмели упрекнуть Робеспьера – истинный Голос Нации – в жестокости!

Одновременно заговорили те, кого называли «бешеными», – крайние радикалы. Как заявлял их вождь Эбер, «только когда гильотина работает без устали, Республика вне опасности». Бешеные потребовали от Робеспьера еще больше крови! Они посмели упрекать его в мягкотелости!

Голос Нации, глядевший за горизонты – в светлое будущее, не смог терпеть нападки жалких слепых людишек.

Прозвучала грозная речь революционного диктатора: «Свобода, тебе угрожают две армии. Одна… толкает нас к слабости, другая – ко всяким крайностям. Одна хочет превратить свободу в вакханку, другая – в проститутку…»