Джон Бэлсдон - Женщины Древнего Рима. Увлекательные истории жизни римлянок всех сословий

Но он недолго мучился – в 29 году н. э. Августа умерла. Ей было восемьдесят пять лет. Через двенадцать лет ее объявили богиней – это был один из первых законов Клавдия после его восшествия на престол. Впрочем, она была не первой римской женщиной, удостоившейся этой почести, – первой стала ее правнучка Друзилла, сестра Гая Калигулы, который причислил ее к лику богов после ее смерти в 37 году н. э.

«Она прекрасно дополняла своего мужа и своего сына: хитрая, как первый, и двуличная – как второй». Такой приговор вынес ей Тацит. Но правда заключалась в том, что она принадлежала по праву рождения к двум выдающимся римским семьям – Клавдиев и Ливиев, и в них не было более выдающейся женщины, чем Ливия.

Вскоре после смерти Августы Агриппина и ее старший сын, по письму Тиберия в сенат, были отправлены в ссылку на острова: Нерон – на Понцию (Понза), а Агриппина – на Пандатерию, которая когда-то стала тюрьмой для Юлии. Их не освободили даже в 31 году н. э., когда Антония сообщила Тиберию, жившему на Капри, свои подозрения о том, что Сеян хочет захватить власть, и он был убит. Как только правда о Сеяне раскрылась и все узнали, какую роль в его гибели сыграла Ливилла, ее вынудили покончить с собой. Агриппина, с которой стража на Пандатерии обращалась крайне жестоко, заморила себя голодом или была доведена до голодной смерти. Она умерла 18 октября 33 года н. э., через два года после насильственной смерти Сеяна. Спустя четыре года, став императором, ее сын Гай Калигула съездил на остров и привез в Рим прах своей матери.

В Риме все те восемь лет, на которые Тиберий пережил свою мать, люди вспоминали о ней с благодарностью, которой она не дождалась при жизни. Они были уверены, что она сдерживала проявление его дурных черт и что все ужасы его правления в последние годы власти проистекали из-за того, что влияние матери прекратилось. Об этом говорит и Тацит, хотя это противоречит всему тому, о чем он писал раньше.

Антония закончила свою жизнь, как и жила, спокойно. После смерти Ливии она забрала внука Гая Калигулу к себе, и он жил там вполне счастливо, пока Тиберий не вытребовал его на Капри. Став императором, Гай решил окружить ее такими же почестями, какими пользовалась Ливия, и даровать ей титул Августа, но она скромно отказалась; тем не менее Антония стала жрицей богини Августы. Если бы она прожила дольше, то вполне могла бы сдержать Гая в его эксцессах, ибо все знали, что он ее глубоко уважает. Но она умерла 1 мая 37 года н. э., через шесть недель после его воцарения.

Супружеская измена для Мессалины была делом привычным и повседневным, и Силий потребовал перестать скрывать свои отношения как раз в то время, когда ей уже самой хотелось устроить какой-нибудь скандал. Силию, должно быть, самой судьбой было назначено лишиться разума; а может, он решил, что надо пойти на риск сейчас, чтобы потом избежать более крупных скандалов. Он говорил ей, что, поскольку у них много друзей, которые боятся за себя не меньше, чем они с Мессалиной, им не стоит ждать, когда император умрет собственной смертью; что, пока люди не совершили никакого преступления, никто не сможет обвинить их в том, что они строят планы на будущее, что для вульгарного преступления нужна смелость и полное отсутствие стыда. Он заявил, что, не имея ни жены, ни детей, готов жениться на Мессалине и усыновить Британника [12] Сын Клавдия и Мессалины. . Какими бы буйными ни были приступы гнева у Клавдия, он ни за что не поверит в то, что она готова его убить; поэтому, опередив его, Мессалина избавится от своих страхов, а ее власть ничуть не уменьшится.

Но Мессалина колебалась, и вовсе не потому, что любила Клавдия, а из опасения, что, получив верховную власть, Силий может изменить свое отношение к ней. Пока она опасна – это ему нравится, а когда опасность исчезнет, он станет презирать Мессалину за ее склонность к изменам. В то же время сама эта опасность – последнее удовольствие для отъявленной распутницы – заставляет ее страстно желать брака с Силием. Поэтому сразу же, как представилась такая возможность – Клавдий уехал в Остию, чтобы принести жертву богам, – Мессалина и Силий официально вступили в брак.

Я понимаю, что такое может придумать только автор романов – в городе, где все друг друга знают, никто не мог ощущать полной уверенности в том, что их брак останется тайной. Более того, трудно себе представить, чтобы назначенный, но еще не вступивший в должность консул и императрица выберут день и пригласят свидетелей для подписания брачного контракта, заключаемого «ради рождения детей»; что императрица выслушает слова брачной церемонии, примет вуаль и принесет жертвы богам; что Мессалина и Силий займут свои места на брачном пиру, поцелуются и обнимутся и, наконец, проведут вместе ночь, как новобрачные. «Все эти факты, которые я вам привожу, сообщили мне люди старшего поколения», – безо всяких выдумок писал Тацит.

Дворцовые слуги пришли в ужас, в особенности те, которые занимали самые высокие – и в случае устранения Клавдия самые опасные посты. Все предыдущие скандалы, например, когда танцовщик Мнестер занял место императора в постели Мессалины, не создавали угрозы для жизни Клавдия. Но молодой человек из хорошей семьи, красивый и умный, который вскоре должен стать консулом, – это совсем другое дело. Он сделал большую ставку, и можно было легко себе представить, каков будет его следующий шаг после этой свадьбы. Придворные больше уже не шептались, они открыто негодовали; вне всякого сомнения, все были крайне напуганы: Клавдий очень податлив – просто глина в руках жены – и по ее приказу было казнено уже столько людей! Они возлагали все свои надежды на то, что император прислушается к ним, и думали, что если сумеют опередить Мессалину и поразить его рассказом об этом чудовищном преступлении, то он уничтожит ее еще до того, как будет выдвинуто обвинение. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он выслушал ее оправдания; надо за ткнуть ему уши и не позволить услышать ее искреннее признание.

Поэтому три вольноотпущенника Каллист, Нарцисс и Паллант, которые пользовались в городе наибольшим влиянием, собрались для обсуждения этого дела. Они советовались, стоит ли скрывать, что им все известно, и не нужно ли послать Мессалине несколько тайных предупреждений, которые должны были убедить ее отказаться от любви к Силию. Но они отказались от этой мысли: Паллант – потому, что был трусом, а Каллист – потому, что по своему собственному опыту, полученному при императоре Гае Калигуле, знал, что сохранить власть лучше хитростью, чем безрассудной храбростью. Один Нарцисс отказался бросить это дело. Он решил, что Мессалине не следует знать, что против нее выдвинуто обвинение и кто это сделал. Во время долгого отсутствия императора он ждал, когда ему представится подходящая возможность, и в конце концов остановил свой выбор на двух любовницах императора. Взятками и обещаниями он убедил их рассказать обо всем Клавдию. Если устранить Мессалину, сказал он, то их власть только усилится. Их звали Кальпурния и Клеопатра.