Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года

Пять минут было бы достаточно, чтобы курьер с приказом вошел в тюрьму со стороны Седр дю Жюссе, откуда генерал наблюдал течение боя.

Сначала я не понял смысл этой фразы, но через несколько мгновений осознал, что они выражали политическую месть, от которой Сернуши должен был погибнуть в ближайшее время за то, что внес 100 000 франков на пропаганду оппозиции во время последнего плебисцита Империи.

В крайнем возмущении тем, что слышал, мне удалось по счастливой случайности предать огласке инцидент, чему обреченная жертва обязана своим спасением.

Таковы подробности, которые я могу вам сообщить.

Подпись: Эрве де Сэси.

Выдержка из «Эхо де ла Дордонь» от 19‑го июня 1871 года.

Некоторые газеты Парижа подхватили версию о том, будто Тони Муалена приговорили к смерти и расстреляли за то, что обнаружили с оружием в руках 27‑го мая. Это сообщение не вполне корректно.

Единственное, что вменили в вину Тони Муалену, это захват мэрии своего округа 18‑го марта, что, отчасти, послужило сигналом к мятежу. Ему предъявили подобие приказа об увольнении, который он передал в тот день господину Эриссону, смещенному мэру. Никакие свидетели не заслушивались.

Муален признал этот факт. Затем он добавил, что выполнял функции мэра едва ли два дня, что по истечении этого короткого времени, почти вопреки обыкновению коммунаров, он добровольно прекратил посещения мэрии, где его немедленно заменили.

Трибунал попросил Муалена рассказать, что он делал со времени вступления в Париж версальских войск. Он сообщил, что прятался у своего друга с утра в понедельник до вечера в субботу, поскольку был известен долгое время, особенно, благодаря суду в Блуа и своим статьям, как один из лидеров Социалистической партии, и не желал пострадать за захват мэрии восьмого округа 18‑го марта из опасений скорой расправы в обстановке ожесточения первых дней. Далее он сказал, что в субботу вечером 27‑го мая друг попросил своего гостя покинуть убежище, и он, обескураженный, не желая больше защищать свою свободу и саму жизнь, оставил негостеприимное жилище и вернулся домой. Там его немедленно арестовали по доносу привратника и соседей, а затем доставили на суд военного трибунала во дворце Люксембург.

Этим завершилась защитительная речь Тони Муалена, которого немедленно приговорили к смерти. Трибунал снизошел до разъяснения того, что захват мэрии, единственное обвинение, которое ему можно было предъявить, не заслуживал смертного приговора, но то, что он был одним из лидеров Социалистической партии, представляло угрозу ввиду его способностей, характера и влияния на массы. От таких людей благоразумное и мудрое правительство должно стремиться избавляться, когда для этого находится легитимное основание.

Тони Муален мог лишь удовольствоваться любезностью (sic) членов суда. Ему охотно предоставили отсрочку казни на двенадцать часов для составления завещания, написания нескольких прощальных слов отцу и, наконец, передачи своего имени женщине, которая доказала свою верность ему в ходе суда в Блуа и после него. По выполнении последнего долга Тони Муалена вывели утром 28‑го мая в сад, расположенный в нескольких шагах от дворца, и расстреляли. В выдаче его тела вдове, сначала пообещав, отказали.

Это убийство также должно быть записано на счет Гарсена. Предоставим ему слово.

Бийорэ вначале пытался скрыть свою идентичность. Он хотел ошеломить солдата, был недюжинным атлетом…. Защищался, кипел яростью. Время для его допроса почти не было. Он стал рассказывать что–то о деньгах, место хранения которых мог указать. Говорил о 150 000 франках. Затем он осекся, чтобы сказать мне: — Вижу, вы собираетесь меня расстрелять. Бесполезно продолжать наш разговор. — Я спросил: — Вы настаиваете? — Да. — Его расстреляли. (Расследование событий 18‑го марта, т. 2, стр.234.)

Рассказ военврача, опубликованный в «Голуа».

Событие произошло в четверг 25‑го мая, в седьмом часу вечера, на маленькой улице Претр—Сен‑Жермен л’Осеруа. Валлес выходил из театра Шателе. Его выводил расстрельный взвод. На нем было черное пальто и светлые брюки с желтым отливом. Шляпы не было, на подбородке, который он недавно брил, выросла кроткая бородка с проседью.

При входе на аллею, где должен был исполниться зловещий приговор, чувство самосохранения вернуло ему силы, которые, казалось, покинули его. Он рванулся вперед, но был остановлен солдатами. Он яростно закричал: — Убийцы! — вырываясь, хватая палачей за горло, кусая их, одним словом, отчаянно сопротивляясь.

Солдаты стали проявлять нерешительность при виде столь яростной борьбы. Тогда один из них нанес Валлесу сзади столь сильный удар в поясницу прикладом ружья, что несчастный упал с глухим стоном.

Несомненно, ему сломали позвоночник. Затем в него выстрелили в упор из нескольких револьверов и проткнули тело штыками. Так как он все еще дышал, один из палачей приблизился и разрядил ему в ухо свое ружье. Часть его черепа была снесена. Тело Валлеса сбросили в канаву, чтобы оно лежало там, пока его кто–нибудь не подберет.

Только после этого подошли созерцатели этой сцены и, несмотря на обезобразившие его увечья, смогли установить его личность.

«Радикал» от 30 мая 1872 года опубликовал следующее письмо служителя церкви Сен‑Томас д’Аквин, который во время Коммуны оказал версальцам услуги тем, что предотвратил их обстрел 80‑ммиллиметровыми орудиями.

Господину, графу Дарю,

Председателю Комиссии по расследованию мятежа 18‑го марта.

Версаль.

Господин председатель.

Я только что прочел в книге под названием «Парламентское расследование мятежа 18‑го марта» под заголовком «Свидетельства очевидцев» следующее показание штабс–капитана Гарсена.

«Все те, которые быи арестованы с оружием в руках, расстреливались в первое время, так сказать, в пылу боя. Но когда мы овладели левым берегом, больше расстрелов не было».

В сообщении маршала Макмагона об операциях версальской армии против мятежников в Париже я нашел следующее заявление.

«Вечером 25‑го мая весь левый берег был наш, также как мосты через Сену».

Свидетельство капитана Гарсена, к сожалению, противоречит истине. Через четыре дня после 25‑го мая в казармах Дюпликс, расположенных на левом берегу возле Военной школы, умертвили моего сына и четырнадцать других несчастных жертв.

31‑го августа я направил министру юстиции жалобу по этому поводу, точную копию которой предлагаю вам. Сообщив о фактах, касавшихся моего сына, я потребовал розыска и наказания преступников.

До настоящего времени закон остается глухим к моему требованию, несмотря на широкую его огласку в связи с исчезновением моего ребенка.