В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Уходя из русских владений, Едигей отправил великому князю следующее письмо: «Великий хан послал меня к тебе с войском, узнав, что дети Тохтамышевы (враги хана) нашли убежище в твоей земле. Ведаем, что происходит в областях московских: вы ругаетесь не только над купцами нашими, не только всячески тесните их, но и самих послов ханских поднимаете на смех. Так ли водилось прежде? Спроси у старцев. Русская земля была нашим верным улусом: держала страх, платила дань, чтила послов и гостей ордынских. Ты не хочешь знать этого — и что же делаешь? Когда Тимур (Кутлук) сел на царство, ты не видел его в глаза, не прислал к нему ни князя, ни боярина. Минуло царство Тимурово; Шадибек 8 лет властвовал; ты не был у него! Ныне царствует Булат уже третий год; ты, старейший князь в русском улусе, не являешься в орду! Все дела твои недобрые. Были у вас нравы и дела добрые, когда жил боярин Феодор Кошка и напоминал тебе о ханских благотворениях. Ныне недостойный его сын Иван — казначей и друг тебе; что скажет, тому и веришь, а думы старцев земских не слушаешь. Что же вышло? — разорение твоему улусу. Хочешь ли княжить мирно? Призови в совет старейших добрых бояр, пришли к нам одного из них с древними оброками, какие вы платили царю Чанибеку, чтобы не погибла вконец твоя держава. Все писанное тобою к ханам о бедности русского народа — ложь: мы ныне сами видели твой улус и узнали, что ты собираешь в нем по рублю с двух сох. Куда же идет серебро? Земля Русская осталась бы цела и невредима, когда бы ты исправно платил ханскую дань; а ныне бегаешь как раб! Размысли и научись!».

Из укоров и жалоб этого письма видно, как сильно уже изменились отношения московского князя к Орде.

Много еще беды русским могли причинить татары; но уже ясно было видно, что владычеству их над окрепшей Русской землей приходит конец. Внезапные нападения их начинали походить все больше и больше на разбойничьи набеги, а дань княжеская обращалась в подачку хищникам, чтобы откупиться от их разорительных набегов.

Опаснее татар для Москвы становился западный сосед ее — Литва. В то время как московские князья собирают разрозненную северо-восточную Русь в одно целое, такое же стремление обнаруживают литовские князья, захватывая юго-западные русские земли в свои руки. Столкновение Москвы с Литвой должно было произойти рано или поздно. Василию Димитриевичу уже пришлось три раза выводить свои войска против тестя своего литовского князя Витовта, но до войны дело не дошло.

Небольшое литовское племя, как известно, издавна занимало долину реки Неман, распространяясь отсюда по Балтийскому поморью на юг до нижнего течения Вислы, к северу — далее Западной Двины. В X–XI веках это племя распадалось на несколько народцев: летгола (латыши), жемгала, корсь, жмудь, литва (это имя сделалось потом общим для всего племени), пруссы и ятвяги.

Разделившись небольшими поселками в бедной местности среди дремучих лесов да топких болот и мелких озер, эти народцы мало сносились с другими племенами и долго хранили свои старозаветные нравы и обычаи, сроднившись с мрачными и заповедными своими рощами.

До XIII века даже вовсе и не упоминается о городах литовских. Говоря о походе Болеслава III на пруссов, 1110 года, одна хроника говорит: «Болеслав вошел в их землю зимою по льду замерзших озер и болот, представлявших единственный путь в их страну; но, переправившись через озера и болота и достигнув населенной страны, он не мог остановиться на одном месте, не мог занять ни замков, ни городов, которых там вовсе нет, ибо страна защищена только естественным местоположением своим, составляя острова среди озер и болот».

Другой хроникер, говоря о походе на ятвягов (1192 год), так отзывается о них: «Народ жестокий и более свирепый, чем дикие звери; страна их недоступна по причине обширных пущ, непроходимых лесных дебрей и вязких болот». Поляки, ворвавшись в страну эту, «предавали пламени храмы, мызы, села, возвышавшиеся здания и житницы, наполненные хлебом. Городов же у них нет; они, подобно диким зверям, незнакомы с городскими стенами».

До XIII века не было у литовского племени и сколько-нибудь определенного государственного строя. Упоминаются вожди, которые были, вероятно, не более как старшинами отдельных волостей. Волости эти не были связаны между собой общей государственной властью; каждая из них и каждый вождь действовали по своей воле.

Общие нравы, обычаи, язык и особенно верования — вот что поддерживало племенную связь между разрозненными поселками народцев литовского племени.

Литовцы, как и славяне, верили в верховное божество, подобное славянскому Сварогу, богу неба, отцу богов. Оно, по понятию литовцев, жило на небе, в великолепных чертогах, откуда созерцало весь мир и направляло его жизнь, но больше всего наслаждалось божественным покоем. Особенного общественного богослужения в честь этого верховного бога у литовцев не было.

Кроме этого божества, литовцы признавали множество богов и богинь. Наиболее выделялись из них следующие: Перкунас (славянский Перун) — могучий громовержец, Поклус — бог ада (пекла) и Атримпос — бог воды.

Главное место богослужения, так называемое Ромново (что значит место покоя и благочестия), устраивалось в роще у большого дерева. Под ветвями векового дуба стоял здесь идол Перкуна, изображавший мощного мужа с кремнем в руке; с одной стороны его ставили Поклуса в виде безобразного старца, держащего черепа человеческий и животных, а с другой — Атримпоса, представлявшего юношу с чашей воды, прикрытой снопом; в чаше находилась змея. Змеи (ужи) хранились также в пне священного дуба.

Пред идолом Перкуна помещался алтарь, на котором пылал неугасимый священный огонь — Знич. По сторонам расположены были жилища жрецов. Все священное место окружалось стеною; над воротами, у главного входа в Ромново, высилась башня, где жил главный жрец. Меньшие священные места были по разным областям, и там, а равно и в домах, чествовались меньшие боги, которых, по верованию литовцев, было великое множество.

Литовцы верили в загробную жизнь, где надеялись наслаждаться всевозможными благами и владеть всем, что им было дорого на земле. При погребении умерших с ними сжигали все, что было у них лучшего, — утварь, дорогие украшения, оружие, коня, а нередко и любимого слугу…