Николай Князев - Легендарный барон

Я оставался на левом берегу до подхода арьергарда, сперва наблюдая за переправой полков, переходивших реку по отлогой дуге глубокого брода, а потом, когда все ушли по направлению к горам, в тревожном раздумье, всматриваясь в мутноватые быстрины переката. Я медлил до тех пор, пока у меня окончательно не сложился весьма ответственный доклад генералу. Бригада генерала Резухина имела ночлег верстах в двух-трех от реки, в урочище Харун. Здесь проживало несколько семей полуоседлых монголов, занимающихся сенокосом, и стояли их деревянные сараи. Это была первая встреча с монголами после возвращения из Забайкалья. Любопытно было узнать их настроение. Перед докладом я пил поэтому чай у монголов и нащупывал политические темы, но убедился лишь в полном их равнодушии к событиям.

17 августа бригада продолжала поход по следам барона. То поднимаясь по зеленым извилинам падей на живописные лесистые горы, то сползала с них вдоль звенящих ручейков, полки плавно скользили на юго-запад. За день бригада сделала обычный 45 верстный переход и вечером подошла в р. Эгийн-голу, где суждено было разыграться одной из самых ненужных трагедий нашей эпопеи — погиб доблестный Б. П. Резухин.

Вечером 16 августа я сделал обстоятельный доклад, в котором изложил генералу почти все те соображения, которые указаны в предыдущей главе, и добавил, что в нашей бригаде с каждым днем смелеет отрицательное отношение к урянхайским планам барона. Я передал, что даже самые наши надежные бойцы — мусульмане — не хотят идти в Урянхай, так как полагают, что оттуда красные никого не выпустят живыми.

Генерал Резухин имел подавленный вид. Мне показалось, что для него являлось в равной мере неожиданностью и желание барона укрыться на зиму в дебрях Урянхая, и стремление многих из чинов дивизии в Приморье. После размышления генерал приказал мне срочно доложить обо всем барону и к докладу присоединить личную его, Резухина, просьбу не идти в Уряхайский край. Борис Петрович решил, что половину следующего дня и я еду с его бригадой. Когда же он в полдень остановиться кормить лошадей, я должен без промедления выехать дальше, чтобы догнать барона в тот же вечер.

Конечно, было не очень разумно посылать с таким важным докладом офицера, занимавшего третьестепенное положение в дивизии, но, с другой стороны, генерал не имел права оставить свой пост в столь тревожный момент. По тем же соображениям он не мог послать полковника Парыгина. Резухин не спросил у меня ни одной фамилии; со своей стороны, и я не указал ему никого персонально. Я не допускал мысли, что у кого-нибудь поднимется рука на самого популярного в дивизии человека, который никому не причинил зла [41] Согласно другому свидетельству (Рибо, цит. соч.), Б. П. Резухин старался копировать у своего командира и друга Р. Ф. Унгерна палочную дисциплину, что стало причиной недовольства оренбургских казаков. .

До моего отъезда генерал не изменил своего решения и ничего не добавил к данным им накануне инструкциям. На привале я оставался не дольше, чем это требовалось для того, чтобы переседлать коня и посадить на свежих лошадей тех всадников, которых брал с собой.

Генерал Резухин вечером 17 августа перешел р. Эгийн-гол со 2-м полком, а 1-й конный полк по каким-то соображениям оставил на левом берегу. Почему генерал расставил полки на ночь таким способом? Опасался ли он красных (хотя накануне мы говорили о том, что бригада регулярной советской конницы находится на Селенге, верстах в 100–150 от нас), или же желал предохранить пока еще вполне надежный 1-й полк от воздействия на него более разложившегося 2-го полка? Если это так, то понятно станет, почему Резухин переправился со 2-м полком: долг службы требовал держать этот полк в сфере своего непосредственного наблюдения.

Генерал выбрал для своего бивака очаровательный уголок. Расположился он на ночлег у опушки рощи, заполнившей извилину реки, саженях в пятидесяти от 4-й забайкальской казачьей сотни. Взошла луна, и на освещенной ею южной стороне неба четко обрисовались зубцы недалекой горной цепи. Генерал Б. П. Резухин и его личный адъютант, ротмистр Нудатов прилегли у костра и вскоре задремали под нежный шелест листьев и мягкие всплески реки о прибрежные камни. Когда лагерь успокоился, в палатку командира 2-го полка явились по его вызову старшие офицеры.

Помощник командира, полковник Кастерин предложил собравшимся немедленно порвать все сношения с бароном Унгерном. Полковник изложил в общих чертах обстановку, которая позволяла изменить утром маршрут и пойти не вслед за бароном, а самостоятельной дорогой, придерживаясь кратчайшего направления на восток. Но подчеркнул, что в разрешении этого вопроса встречалось существенное затруднение: было трудно рассчитывать на согласие командира бригады, ведь никто не знал и не мог взять на себя смелость предрешить, как отнесется генерал к предложению уйти от барона, к тому же выраженному в категорической форме.

Собравшихся членов «инициативной группы» главным образом беспокоило то, что Резухин неоднократно демонстрировал свою исключительную преданность Унгерну, и особенно показателен был случай оскорбления его действием на перевале, после боя у Ново-Дмитриевки, когда барон позволил себе нанести генералу несколько ударов. В заключение помощник командира полка резюмировал свою мысль следующими словами: «Всем нам, господа, жаль Резухина, но что же делать?.. Если он останется в живых, разве мы можем поручиться, что он согласится на наше требование вести нас на Дальний Восток? Если он не расстреляет нас теперь, то, вероятно, уничтожит при первой же возможности. Поэтому пусть умрет один Резухин, чем погибнут многие».

Высказанные слова вполне соответствовали умонастроению большинства из присутствовавших офицеров и… возражений не последовало. Выполнение убийства возложено было, в порядке дисциплины, на войскового старшину С., двадцатилетнего юношу, сделавшего головокружительную боевую карьеру в бароновских частях. С. приказал прапорщику — забайкальцу Хлебникову с несколькими казаками-оренбуржцами следовать за ним и стал красться по направлению генеральской ставки. На опушке леса заговорщики поползли. Ординарцы слишком легко позволили разоружить себя. Хотя никто из них не сделал попытки предупредить генерала об опасности, все же получилось некое подобие борьбы и генерал, услышав шум, громко спросил: «Кто здесь?» Войсковой старшина С. с маузером, а Хлебников с карабином бросились к генералу.

Генерал Резухин и ротмистр Нудатов побежали к ближайшей сотне. Командир бригады закричал: «Полковник Хоботов, 2-й полк, ко мне!» Хлебников некоторое время преследовал генерала, стреляя по нему вдогонку. Резухин отстреливался из карманного маузера и одним из выстрелов раздробил ложе карабина прапорщика.