Анатолий Корольченко - Битва за Кавказ

Покидал я Махачкалу в знойный августовский полдень. На аэродром приехал задолго до прибытия самолёта, летевшего из Баку в Харьков. В поисках укрытия от солнца зашёл в зал ожидания. Он был пуст, только в углу сидел седоголовый мужчина и, утираясь изредка платком, неотрывно глядел на желтеющие пески с чахлой травой. На лбу его залегли глубокие морщины.

В профиль был виден прямой нос, чуть выдающийся вперёд решительный подбородок. Лицо показалось мне знакомым, и чем дольше я смотрел на этого немолодого, прожившего, по-видимому, нелёгкую жизнь человека, тем больше убеждался, что раньше где-то встречал его, может, даже знаком с ним, но никак не мог вспомнить, когда это было.

В самолёте наши места оказались рядом.

— Наверное, в командировке? — поинтересовался я, стараясь вызвать соседа на беседу.

— Нет. Эта поездка по долгу памяти.

— По долгу памяти? — переспросил я. — Как это понимать?

Самолёт взлетел. Под крылом его проплывал город с огромным прямоугольником площади, квадратами кварталов, коробками многоэтажных зданий, зеленью улиц и скверов.

Незаметно разговорились.

— Город этот я знаю с 1918 года, — негромко произнёс мой спутник. — Прежде чем попасть сюда, я проделал долгий путь. Вначале фронт, потом Таганрог, Астрахань. В Астрахани был сформирован наш отряд. Он назывался интернациональным...

Одно упоминание об интернациональном отряде заставило меня забыть обо всём: я весь превратился вслух, предвидя, что эта случайная встреча может подарить многое.

— Были в отряде чехи и словаки, венгры и австрийцы, немцы и русские, — продолжал мой сосед. — Правда, русских было немного, отряд состоял в основном из бывших военнопленных. Здесь я подружился с Миклошем. Бернат его фамилия. Миклош Бернат.

— Рассказывайте, рассказывайте, — поторопил я собеседника.

— Подружились мы с Миклошем после одного случая. Отряд стоял в глухом ауле, каких в Дагестане было немало. Как-то вызывает меня командир и приказывает: «Вот донесение, передай его в штаб». До штаба вёрст пятнадцать. Взял я донесение, положил в шапку и поскакал. Штаб нашёл быстро, передал пакет и хотел было уже возвращаться назад, как мне говорят: «Повремени, отвезёшь ответ». В обратный путь выехал глубокой ночью. На небе — ни звёздочки, всё затянуто тучами.

Дорога проходила в ущелье: справа скалы, слева бурлит река — в сторону не свернёшь. Не доезжая до аула, где стоял мой отряд, услышал стук копыт и разговор: кто-то навстречу едет. Я насторожился: свои или враги? Решил съехать с дороги и укрыться, пропустить их. Так и сделал. Впереди показались всадники. «Лишь бы Орлик не заржал», — думаю и тихонько поглаживаю коня. Вслушался в разговор — и мороз по коже: бандиты. Стук копыт всё ближе, ближе... Мимо меня проплыли тёмные тени — шесть человек. Пропустил их и только было выехал на дорогу, как услыхал крики. Заметили меня. «Ну, Орлик, выручай!» Оставалась одна надежда на коня. В бою шестерых не осилишь. Да и пакет нужно доставить. В штабе предупредили: бумага важная. Припал я к шее коня, лечу, слышу — выстрелы. Один, второй, третий. Над головой просвистели пули. И чувствую вдруг, что Орлик замедлил бег и начал падать. Вылетел я из седла, упал, потом вскочил и, не раздумывая, бросился к скалам. Залёг. Началась между нами перестрелка. По вспышкам стреляю. Попробовал перебежать — и вскрикнул от боли: во время падения подвернул ногу. «Ну, всё, — решил я, — отвоевался...»

Признаться, не надеялся я тогда остаться в живых. Достал пакет, сунул его подальше в камни. Если и погибну, так тайны не выдам, похороню её с собой. Вдруг слышу — от аула стук копыт. Бандиты на коней — и ходу.

«Шандор!» — узнаю я голос Миклоша. Моё имя Александр, а он меня по-своему Шандором называл. «Здесь я!» — отвечаю, а сам подняться не могу...

Потом проведал, что Миклош всю ночь не спал, ожидал моего возвращения. Он первый услышал выстрелы и примчался с товарищами на помощь.

В начале августа часть отряда снова перебросили в Петровск. На город наступали бандиты Бичерахова. И случилось так, что нам пришлось расстаться: Миклош уходил, а я оставался.

Я прискакал попрощаться. Колонна уже проходила по улице селения. Увидел меня Миклош, выбежал из строя. Обнялись мы с ним, расцеловались. «Прощай, Шандор, — говорит он. — Кто знает, увидимся ли ещё? Время, видишь, какое!» — «Увидимся, — отвечаю, — определённо увидимся». А у самого в горле комок застрял, на глаза навернулись слёзы. Пожал он на прощание мне руку и побежал догонять товарищей. И до сих пор вижу его таким: небольшого роста, коренастый, в полинявшей гимнастёрке и с карабином за спиной.

Я отчётливо представил себе эту картину: по пыльной дороге селения шагает отряд, над колонной птицей взлетают слова песни, звавшей бойцов на подвиг и смерть во имя победы революции:

— Да что ж я вам не показываю своих товарищей! — спохватился вдруг мой сосед.

Взволнованный воспоминаниями, он торопливо достал фотокарточку. Руки его слегка дрожали. Карточка старая, пожелтевшая от времени. На ней пять красноармейцев, перепоясанных ремнями, с обнажёнными клинками, в лихо заломленных фуражках.

— Вот Миклош, — показал мой собеседник.

Я вгляделся в мужественное, строгое, неулыбчивое лицо, в живые, с огоньком глаза, выдающие горячую натуру.

— Это вот Миклош, — повторил мой спутник. — А это Пал. Мы его Павлом звали. А вот Ласло. Рядом с Миклошем я сижу.

— А сейчас где они?

— Опасения Миклоша сбылись: больше мы не встретились.

Он замолк и припал к стеклу иллюминатора. Там, в безбрежности неба, плыли пышные облака, ярко освещённые лучами заходящего солнца.

— Все они погибли в Махачкале... И похоронены там, где погибли...

И тут вдруг я вспомнил, где впервые увидел этого человека: у могилы его боевых товарищей. Это было вчера. Мы ехали в автомобиле. Наше внимание привлекла белая колонна, возвышавшаяся в стороне от дороги, у моря.

— Венгры-добровольцы здесь похоронены, — сказал шофёр. — В Гражданскую погибли.

У памятника, держась рукой за ограду, неподвижно стоял человек. Это был он, мой спутник. Занятый своими мыслями, он не замечал нас. На жёлтой земле могилы лежали живые цветы. Ветер осторожно шевелил их лепестки. Неподалёку шумело море. Ветер гнал по нему гребни волн в белой кружевной кипени и доносил солёный запах...

В Ростове мы расстались. Мой спутник летел дальше. Я видел, как в наступающих сумерках самолёт вырулил на взлётную дорожку, как он стремительно разбежался и круто взмыл в небо. Светя огоньками, самолёт скрылся в ночи, унося с собой человека, преисполненного любви и благодарности к боевым друзьям, сражавшимся в Дагестане.