Михаил Смирнов - О Вячеславе Менжинском

12 июля 1905 года Рогович отправил министру внутренних дел обширнейшее «Представление о необходимости прекращения издания газеты „Северный край“», а 18 июля последовало еще дополнение с новыми «данными». От предыдущих донесений они отличаются немногим. Также подчеркиваются «преступные цели» сообщества, которое образуют «неблагонадежные» и «злонамеренные» лица редакции, а именно: цели «социалистической пропаганды и агитации к забастовкам и волнениям в среде рабочих»…

Но Рогович снова обманулся в своих ожиданиях. Рассмотрение его «представления», по-видимому, задержалось до октября, когда бурно развивающиеся события поставили под угрозу существование самого правительства. В этих условиях новые репрессии отнюдь не послужили бы к укреплению его позиций и успокоению общества. Только 12 октября Рогович получил наконец ответ, из которого было видно, что действия губернатора вызвали неудовольствие: он вынуждает правительство на крайнюю меру, тогда как мог бы постепенно и без излишнего шума обезвредить газету и даже вынудить ее к закрытию, если бы цензоры были более внимательны и последовательны [30] ЦГИАЛ, ф. 776, д. 78, ч. I, л. 421. .

С 13 октября, в дни Всероссийской забастовки, газета не выходила. После манифеста 17 октября типография не работала в связи с черносотенными погромами, и уже сверстанный номер от 19 октября не увидел света…

Погромы продолжались и в следующие дни, и лишь неделю спустя после манифеста редакция и типография вновь приступили к работе. Первый после перерыва номер газеты вышел 24 октября без предварительной цензуры, о чем было объявлено в извещении «От редакции».

Этот и последующие номера были целиком посвящены событиям первых дней «свободы» и разоблачению истинной цены манифеста. Редакция обратилась к свидетелям и потерпевшим с просьбой сообщить в газету сведения о виновниках и участниках погромов и прямо обвинила губернатора Роговича и местную администрацию в поощрении громил. В заметке «К событиям с 18 октября» газета писала, что «Северный край» располагает фактами, достаточными для того, чтобы требовать судебного расследования поведения администрации города, начиная с полиции до высших властей включительно. В статье Н. С. Зезюлинского «19 октября» описана расправа черносотенцев с демонстрантами в присутствии губернатора. Подобные же обвинения против губернатора и полицейских чинов содержались и в других статьях и заметках о погромной неделе. Сообщения о погромах из других городов, которым отводились целые столбцы, отмечали подобные же факты административного «невмешательства» или, наоборот, вмешательства. Таким образом, вывод о причастности самого правительства к черносотенным погромам и насилиям напрашивался сам собой.

Манифест 17 октября «Северный край» расценивает как уступку, вырванную пролетариатом у самодержавия. В передовой от 24 октября подчеркивается, что «первая победа над бюрократией достигнута не проповедниками мирной культурной работы, не сторонниками соглашений и компромиссов с правительством, но революционными силами страны». Передовая разоблачает половинчатость манифеста, не разрешившего таких требований рабочего класса, как полная политическая амнистия и всеобщие прямые и тайные выборы в Учредительное собрание. «Не какой-нибудь суррогат народного представительства нужен России, а настоящим образом, нарочно для этой цели избранные представители народа должны образовать Учредительное собрание» [31] Северный край, 1905, № 247. .

В сообщениях о митингах по поводу «конституции» в Демидовском лицее сказано, что все речи социал-демократов направлены были к выяснению истинного значения манифеста 17 октября и призывали «не останавливаться на полпути борьбы, не удовлетворяться добытыми свободами, а требовать дальнейшего» [32] Там же. .

Но наиболее откровенно мнение «Северного края» о манифесте выразилось в большой подвальной статье «Первые дни свободы в Петербурге». В ней манифест прямо называется «куцей конституцией», которую нельзя рассматривать «даже как первый этап к демократической республике… не говоря уже о великой конечной цели — социализме» [33] Там же, № 248. . Кроме того, в номере от 24 октября были перепечатаны из «Русского слова» некролог «Н. Э. Бауман» и заметка о его похоронах с самыми нелестными эпитетами в адрес вдохновителей убийства.

Немудрено, что губернатор пришел в ужас и немедленно послал паническую телеграмму министру внутренних дел, требуя распоряжения закрыть газету, так как она открыто провозглашает социалистическую программу и призывает к вооруженному восстанию. Ответ на телеграмму был лаконичен: «Применение закона 28 мая считаю невозможным. Если есть признаки преступления — сообщите прокурору. Управляющий министерством П. Дурново» [34] ЦГИАЛ, ф. 776, д. 78, ч. I, л. 422–423. .

И уже на другой день, 26 октября, вице-губернатор Кисловский довел до сведения Главного управления по делам печати, что им в распоряжение прокурора Ярославского окружного суда отправлены номера газеты «Северный край», вышедшие без предварительной цензуры 24 и 25 октября. Основанием для этого, как пишет вице-губернатор, послужил тенденциозный подбор статей, сделанных с целью «возбудить в населении недоверие к высочайшему манифесту 17 октября и озлобление как против центральной, так и, в особенности, местной правительственной власти, полиции, войска и духовенства, и тем самым вновь возбудить к беспорядкам низшие слон населения» [35] ЦГИАЛ, ф. 776, д. 78, ч. I, л. 424. .

Однако дальнейшие события развернулись таким образом, что возбуждать судебное преследование газеты в то время не пришлось. После того как погромные настроения несколько утихли и в городе был наведен относительный порядок, кадеты-пайщики вернулись в редакцию, договорившись «поручить ввиду тревожного времени диктаторскую власть в газете ответственному редактору» [36] Северный край, 1905, № 252. , а права редакционного комитета аннулировать.

Перевес голосов, хотя и ничтожный — в один голос, — был на стороне кадетов. Этот решающий голос принадлежал В. М. Михееву, который, как редактор, испугался судебной ответственности за взятое «Северным краем» направление. Большевикам не оставалось ничего иного, как уйти из редакции, так как юридическое право было на стороне кадетов, а о компромиссе не могло быть и речи, поскольку дело шло о политической программе «Северного края».

Краеведческие записки.

Ярославль. 1957.

вып. 2, с. 155–179.

…Время было очень горячее.

Развертывавшиеся в стране события вовлекали нашу газету все более и более в деятельный марксизм. Грандиознейшие забастовки рабочих и волнения крестьян, студентов, земские петиции и прочее свидетельствовали о близкой уже революции. Все это накаляло общественную атмосферу и отражалось, как известно, на газетах, особенно провинциальных, которым «белыми» местами зачастую приходилось демонстрировать свою растущую оппозиционность и пускать их вместо запрещенных цензурой статей, заметок и пр. А наш цензор губернатор Рогович, впоследствии обер-прокурор синода, особенно старался нажимать свой пресс. Он уверял, что в газете есть какой-то «особенный» дух, как он выразился на приеме нашего ответственного редактора В. М. Михеева. Этот «особенный дух» был тот марксизм, который чем дальше, тем больше давал себя чувствовать в статьях, полемизировавших с остатками народнической идеологии, в статьях по внешней политике и руководящих политических статьях В. Р. Менжинского, наконец, во всем областном отделе, в отчетах о земских и городских собраниях.