Коллектив авторов История - Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока

Здесь появилась возможность для разнообразных улучшений. В качестве примера можно привести удивительную экономическую активность буддийских монастырей Танской империи, обладавших крупными земельными комплексами, до поры до времени не подпадавших под всеобъемлющее государственное регулирование и налогообложение. Схожим образом развивалось хозяйство на землях вакфов (комплексах земель, пожалованных мусульманским духовным и благотворительным учреждениям — мечетям, медресе, приютам). Они избегали налогообложения, весьма сурового как в фатимидском Египте, так и в Иране и Малой Азии XV в., представляя собой своеобразные «оазисы экономического роста». Кстати, для влиятельных египетских родов земли, передаваемые в вакф (нечто вроде «доверительного управления»), играли важную роль для сохранения семейного патримониума. Примерно такова была стратегия благородных западных линьяжей, одаривавших монастыри в каролингское и посткаролингское время. Укрепление владельческих прав на пожалованные земли могло стать благом для хозяйственного развития. Но это неминуемо вело к ослаблению государства, или, точнее говоря, такое укрепление находилось в функциональной зависимости от ослабления государства. А слабое государство в окружении соседей с сильной «ассабийей» долго прожить не могло — здесь Ибн Халдун был прав. Запад же, как мы поняли, стал исключением в силу временного отсутствия таких соседей.

Итак, для феодального Запада основной ячейкой не только хозяйственной, но и политической жизни являлась сеньория (дополненная приходом и общиной). Более крупные политические структуры, монархии и империя, существовали лишь в виде «наброска», скорее отсылая к некоей идее государственной власти, чем осуществляя реальный контроль над властью сеньоров. На первых порах локальные конфликты без помощи монархов улаживались на местном уровне (движение «Божьего мира», взаимные присяги), и лишь постепенно королевская власть начнет усиливать свое давление на сеньориальную систему, при помощи правоведов придавая упорядоченность феодальной иерархии, приспосабливая ее для целей королевской службы. Однако сеньория просуществует в своем «базовом» качестве еще как минимум семь веков. Сеньориальная система оказалась удивительно эффективной. В итоге, по сравнению с другими регионами, «надстройка» обходилась европейскому феодальному «базису» на порядок дешевле.

Сочетание эффективного господства на местном уровне с самоорганизацией непосредственных производителей, не отделенных от средств производства, было одним из многих творческих противоречий европейской феодальной системы, обеспечивавших временами впечатляющий демографический и экономический подъем. Но дело не сводилось лишь к совокупности локальных сеньорий. Главной интегрирующей силой феодальной Европы была ecclesia, и лишь постепенно эту роль будут брать на себя крепнущие структуры королевской или княжеской власти, обрастающие своим чиновничьим аппаратом, который, впрочем, изначально почти полностью состоял из тех же клириков. Именно церковь обеспечила успешное сочетание сильной местной власти с единством всего «христианского тела», закрепляя культурное единство окормляемого ею пространства. Таинство евхаристии обеспечивало на символическом уровне причастность каждого средневекового человека к единому корпусу. Это придавало и сельскому приходу, и городской коммуне, и целому королевству, и самой «общине верных» всего христианского мира вполне определенную конечную цель существования — коллективное спасение души в ожидании Дня гнева Господня. И вместе с тем церковь демонстрировала явные универсалистские стремления, организуя «паломничества» — Крестовые походы, христианизацию народов Балтии, Реконкисту, а после освоения Атлантики — обращение в христианство неведомых народов — сперва гуанчей с Канар, а затем и американских индейцев.

Особенности феодальной или «церковно-феодальной» организации общества Европы нейтрализовали действие одного из «законов Ибн Халдуна». От «перепроизводства элит» страдали самые разные и весьма отличные друг от друга общества — такие как Китай в конце каждого из династических циклов, Древняя Русь времен усобиц, начавшихся при детях Ярослава Мудрого, государства Сельджукидов, Ильханов, или тайфы Аль-Андалуса. Но в средневековой Европе значительную часть господствующего класса составляли клирики, на которых распространялся обет безбрачия. Среди светской знати господствовала формальная моногамия — бастарды не могли претендовать на долю наследства. Во многих областях Европы действовал либо майорат, либо (в более смягченном виде) приоритет одного из наследников при разделе имущества. Зачастую, когда надо было подтвердить «благородный статус» человека, обращали внимание на то, каким образом его предки делили семейное имущество: если в неравных долях, то это подтверждало наличие «голубой крови» не хуже, чем ветвистое генеалогическое древо, украшенное гербами. Европейская средневековая элита, при всей видимой пышности дворянской жизни, в целом обходилась обществу дешевле элиты восточной. Кроме того, акцентируемая средневековым христианством практика духовного родства, не менее важного, чем родство кровное, вносила существенные изменения в конфигурацию семейных связей на Западе. Ценностные установки, правовые традиции и цивилизационные особенности оказываются весьма существенными для макродинамических показателей

Это лишь один из примеров, подтверждающих главное: в силу особой пластичности средневековой западной цивилизации, порождаемой в том числе и особым способом мышления, способом связывать между собой противоречия, феодальная Европа обрела удивительный динамизм. Конечно, он был свойственен не только Западу — достаточно вспомнить китайское общество эпохи Сун или халифат Абассидов. Но динамизм Запада отличался своей необратимостью. Институты, в которых традиционно видели элементы отрицания феодального мира (города, римское право, университеты, светский бюрократический аппарат, парламенты и прочее), были не «гостями из будущего», не реликтами античного мира и не какими-то «несистемными элементами», но органичным порождением своей эпохи, возникая не вопреки, но благодаря феодализму.

Города типично средневекового типа, на отличие которых от городов всего остального мира в свое время указывал М. Вебер, возникают параллельно с «объячеиванием», «озамкованием», григорианской реформой и «феодальной революцией». В городах, помимо прочего, складывается уникальная социальная среда средневековых интеллектуалов, способных мыслить особым образом. Именно им удается почти сразу же, на рубеже XI–XII вв., изобрести особый метод познания мира — схоластику. В силу особенностей средневекового мышления клирики-интеллектуалы соединяют то, что было несоединимо в Античности: римское право и аристотелевскую логику. В результате глоссаторы возводят практически новое здание гражданского права и уже через поколение создают совсем новое право — каноническое. Правовая система незаметно, но достаточно быстро начинает преобразовывать окружающий мир, укрепляя особое средневековое правосознание, составной частью которого стали гарантии собственности, что позволило аккумулировать солидные капиталы на протяжении нескольких поколений, без чего никакое развитие капитализма не представлялось бы возможным.