Николай Шпанов - Поджигатели. Мюнхенский сговор

- Так я пойду одна, - как ей казалось, решительно, но в действительности жалко проговорила она.

Он не обернулся.

- Я пойду и скажу нашей девочке, что у нее нет больше отца, что... - и она прижала к губам платок.

- Открой ей такую Америку. - Кропачек через силу рассмеялся. - Как будто не сама она заявила нам это.

- Но ты же видишь, девочка хочет нам добра.

- Я не нуждаюсь в помощи гитлеровцев.

- Янек!

- Мне помогут мои руки и моя голова.

- Ах, Януш, Януш!.. - Августа покачала головою. - Ты стал таким непримиримым. Пауль тоже хочет нам добра. Кто, кроме Пауля, может теперь нам помочь?

- Пусть Марта оставит его помощь себе. Так и передай ей: мне ничего не нужно ни от нее, ни от этого ее негодяя. - И крикнул вслед, приотворив дверь сторожки: - Имей в виду: каждую минуту может найтись бензин, и мы немедленно вылетим... Ведь правда, Ярош?

- Да, - сумрачно отозвался Ярош.

- Но вы же можете подождать еще час... Можешь ты пожертвовать один час твоему ребенку?! - с негодованием воскликнула Августа, но Кропачек не ответил и с треском захлопнул дверь за женой.

Некоторое время царило молчание, потом дверь осторожно приотворилась и в сторожку заглянул старый Ян Купка - механик силовой станции.

- Здравствуй, сынок, - сказал он, обращаясь к Ярошу. - Пришел узнать, уже не надумал ли и ты улетать?

- Что вы, отец?! - И Ярош обиженно пожал плечами.

- То-то!

Взволнованно шагавший по сторожке Кропачек остановился как вкопанный.

- Может быть, ты, старый приятель, - с оттенком неприязни сказал он механику, - думаешь, что и мне не следует покидать Чехию?

Старик усмехнулся.

- Чтобы узнать мой ответ, пан директор, вам достаточно было бы посчитать чемоданы, с которыми я сюда пришел. - И он широко расставил пустые руки.

Кропачек невольно покосился на груду своего багажа, наваленного в углу сторожки. Механик поймал его взгляд и рассмеялся.

- Не смущайтесь: не вы первый, не вы последний.

- Ты говоришь это так, словно... укоряешь нас.

- Укоряю?.. - Старик пожал плечами. - Стоит ли, директор? Чему это поможет, что поправит? Разве от моих укоров что-нибудь стало бы на место? Если я кого-нибудь и стану укорять, так только самого себя.

- Уж ты-то ни в чем не виноват, старина!

- В том-то и беда, директор, что виноват, крепко виноват! Пойми я несколько лет тому назад, где настоящая правда, не бывать бы тому, что происходит.

- Ишь ты! - насмешливо проговорил Кропачек. - Достаточно было бы одному такому орлу, как Ян Купка, взяться за дело и...

- Не смейтесь, пан директор, - с укоризною проговорил механик. - Вы, небось, понимаете, что я говорю не об одном себе. Таких старых ослов, как я, оказалось, к сожалению, очень много. Но вам не к лицу смеяться. Всю жизнь вы провели среди рабочего люда и ничего не поняли в происходящем. Это простительно мне, простому механику, а не такому образованному человеку, как вы, пан директор.

- Куда ты клонишь, старина? - настороженно спросил Кропачек.

- Оба мы не углядели настоящей дороги, по которой следовало итти, чтобы не стать дермом, которое Хенлейн теперь топчет ногами. Вспомните-ка, директор, время, когда мы с вами покидали социал-демократическую партию. Что говорил тогда нам обоим он? - При этих словах механик кивком указал на молча сидевшего Яроша. - Эх, сынок, сынок, стыдно тебе, небось, за своего старика!

- Перестань, Ян! - Кропачек сердито топнул ногой. - Не хочешь же ты сказать, будто раскаиваешься, что не пошел с коммунистами?

- Да, директор, именно это-то я и считаю своей виной. Вам-то, конечно, было бы со мною не по пути...

- Что ж, старина, - Кропачек обиженно надулся, - значит, теперь наши дороги разошлись. А ведь когда-то... когда-то мы с тобою были социал-демократами...

Механик прервал его протяжным свистом:

- Фью-ю! О тех временах я и думать не могу, не краснея. Да и немудрено покраснеть, вспоминая, что всю жизнь ты, как баран, на веревочке ходил по указке жуликов, уводивших тебя от настоящего дела.

- Кажется, ты не можешь пожаловаться на то, что плохо поработал в своей жизни.

- Поработал-то я не хуже других, но все в чужую пользу.

- Мы с тобою трудились на одного хозяина! - не без гордости произнес Кропачек.

- Этого-то мне и стыдно. Вот этими руками всю жизнь подкидывал кроны в карман каких-то акционеров, которых даже в глаза не видел.

- Ну, в этом-то отношении мы с тобою в одинаковом положении.

- Не совсем, уважаемый пан директор, не совсем. Вы-то, по крайней мере, были участником в деле.

Кропачек насторожился.

- Что ты имеешь в виду?

- Только то, что вы за свою службу получили от хозяев хорошую пачку акций, а я вот что, - и старик состроил комбинацию из трех пальцев. - Да я тужу не об этом. Мне многого и не нужно. Ярош в наследстве не нуждается, у него своя голова. А вот плохо, что, работая на толстосумов, я забыл о своем настоящем рабочем деле, о том, что я не единственный рабочий на свете. Вот что, директор!

Кропачек с усмешкою положил руку на плечо Яроша:

- Вижу - твоя работа! Хорошо, что я в своем доме запретил тебе говорить о партийных делах. А то бы ты и меня распропагандировал так, что, чего доброго, и я стал бы коммунистом.

- Может быть, и плохо, что этого де случилось, директор! - сказал старый Купка. - Не бежали бы вы теперь из своей страны, как крыса с тонущего корабля.

- Но, но, ты, старина, полегче! Тебе-то на меня грех жаловаться.

- Если не считать того, что вы всех нас крепко обманывали.

- Ты в уме? - Кропачек побагровел от негодования.

- Всю жизнь вы толковали нам, что мы работаем на нашу республику, а вот теперь мы вдруг узнали, что дело не столько в нашей Чешской республике, сколько в американских биржевиках, которые сцапали контрольный пакет Вацлавских заводов.

- Кто сказал тебе такую чепуху?! - крикнул Кропачек, но в голосе его звучало больше смущения, чем решительности.

- Уж кто бы ни сказал...

- Тоже, может быть, господа коммунисты?

- Может быть, и коммунисты, - с улыбкою ответил механик.

- А если бы это и было правдой, так что тут плохого? - подбоченясь, спросил Кропачек.

- А что хорошего, ежели чешскими заводами распоряжаются янки?.. Сегодня заводы, завтра банки, послезавтра парочка-другая министров, а там, глядишь, и вся Чехословакия окажется в кармане иностранных торгашей. Может быть, так оно уже и вышло. Оттого и очутились мы теперь в таком положении, что сами себе не принадлежим, а?

Кропачек сумрачно молчал, отведя взгляд от собеседника.

Тут впервые подал голос Ярош. Он говорил негромко, сосредоточенно глядя себе под ноги.

- Нет, отец, тут ты не прав. Сколько бы усилий ни прилагали иностранцы к тому, чтобы захватить нашу страну, она никогда не будет им принадлежать. Ее единственным законным хозяином всегда был, остается и будет во веки веков чешский народ.