Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

В своем самоуверенном — и действительно высокомерном — отстаивании американского превосходства Драйзер предстает противоположностью глуповатого и льстивого политического паломника, восхваляющего увиденное в СССР только в силу своего отторжения от американского общества. Убежденный индивидуалист, как он определял себя сам, часто ругавший на чем свет стоит своих советских партнеров и издевательски сравнивавший советскую реальность с американской, Драйзер составил представление о русских и славянах вообще, основываясь на давних стереотипах национального характера. Тем не менее его представление о том, что он видел, могло быть проницательным и весьма критическим. Потому-то и примечательно, что Драйзер, так пренебрежительно отзывавшийся о многом, что встретилось ему в поездке по убогой, конформистской стране, затем отцензурировал свои впечатления и преподнес СССР подарок, создав ему громкую рекламу.

К советофильству вело много дорог, включая даже сварливый индивидуализм Драйзера. Ему было уже 56 лет, когда он отправился в СССР, и он находился в зените писательской славы и признания.

«Американская трагедия», изданная в 1925 году, имела большой успех у читателей и критиков. Некоторые черты биографии писателя особенно значимы для понимания его встречи с советской системой. В отличие от многих других интеллектуалов — друзей Советского Союза он не предавался самоанализу, был слабо знаком с философией (высшее образование Драйзера ограничивалось годом учебы в Индианском университете). Именно в силу этого его воззрения на СССР могут о многом рассказать: «Драйзер имел “взгляды”, отражавшие его глубинные предубеждения, многие из которых были бессознательны» {402} 402 Mookerjee R.N. Theodore Dreiser: His Thought and Social Criticism. Delhi: National Publishing House, 1974; Riggio T.P. Introduction// Dreiser T. Dreiser's Russian Diary. P. 15. .

Сын немецких эмигрантов, выросший в нищете, он всю жизнь оставался радетелем бедных и ущемленных в правах, и это, разумеется, было главным в его творчестве, что привлекало советских критиков и издателей. За четверть века до приезда в СССР писатель отбросил строгие принципы своего католического воспитания и впоследствии категорически отвергал любую установленную религию, что проявилось как в его сочувствии к официальному советскому атеизму, так и в его нередких сравнениях коммунизма с католической догматикой.

Интеллектуальное формирование Драйзера пришлось на период 1890–1914 годов. Работая в 1890-х годах журналистом, он развил в себе предприимчивость самородка и испытал мощное влияние столь популярного тогда социал-дарвинизма. Позже, обратившись в своих произведениях к вопросу о роли великих космических (а в 1920-х годах — социальных) сил в жизни людей, он отрицал принцип выживания наиболее приспособленных как оправдание богатства и успеха, однако постоянно возвращался к теме лидера, big mind — финансиста или промышленника, позднее — великого художника, ведущего за собой «стадо». В 1910-х годах писатель жил в Гринвич-Виллидж, квартале разраставшейся нью-йоркской богемы, и отрицание американской буржуазной морали также стало важной составляющей его творчества. В этом же ряду надо упомянуть его отрицание брака и постоянные любовные связи.

Таким образом, в 1910–1920-х годах появилось, по выражению Р. Мукерджи, два Драйзера: один — защитник бедных и угнетенных, второй — социал-дарвинистски настроенный поклонник культа успеха, великая личность, творец, не связанный условностями. В сущности, свойственная Драйзеру особая смесь социал-дарвинизма и чувства социальной ответственности, детерминизма и грубоватого индивидуализма формировала многослойную структуру, которая политически не была полностью ни «левой», ни «правой». Когда в 1920-х годах советские издательства начали публиковать переводы его произведений, они, как правило, видели лишь «прогрессивного» Драйзера. В конце 1926 года серьезный молодой марксист и литературный критик, выпускник Института красной профессуры Сергей Динамов, позже подружившийся с Драйзером в Москве, вступил с ним в переписку. Он задал писателю предсказуемый вопрос — поддерживает ли тот социализм и что думает о советском коммунизме. Драйзер ответил в типичном для него эпатажном стиле, разыгрывая простака из народа: он-де не имеет общих «теорий жизни», не знает решений политических и экономических проблем — и «в конечном итоге мы ничего не можем сделать» {403} 403 Динамов — Драйзеру, 10 декабря 1926 г.; Драйзер — Динамову, 5 января 1927 г. // Dreiser Collection, University of Pennsylvania Rare Book Division (цит. по: Mookerjee R.N. Theodore Dreiser. P. 96). .

В письме Сталину Каменева обвиняла Кеннел в том, что та оказала «скверное влияние» на «великого американского писателя-реалиста», тем самым устанавливая буржуазный первоисточник критических суждений Драйзера. Неясно, знала ли Каменева, что у Кеннел и Драйзера начался роман вскоре после их встречи. Конечно, американец и американка часто предпринимали меры, чтобы избежать услуг приставленных к ним гидов ВОКСа. Один из этих последних — «безвкусно одетый» и «довольно умный» Тривас, сопровождавший их в поездке в Ленинград, однажды спросил Кеннел, заговорщицки подмигивая: «Между нами говоря, мы вроде бы должны справляться со стариком, не так ли?» {404} 404 О.Д. Каменева — тов. И.В. Сталину, ЦК ВКП(б), 25 ноября 1927 г. // ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1а. Д. 97. Л. 43; Kennell R.E. Theodore Dreiser. P. 88,94. Писатель подозревал Триваса в заигрываниях с Кеннел и относился к нему с оттенком антисемитизма: позднее он называл Триваса евреем-приспособленцем и «жуликом», будто бы лишь прикидывавшимся коммунистом {405} 405 Dreiser Т. Dreiser's Russian Diary. [Запись от 30 ноября 1927 года.] Р. 162. .