Тамара Красовицкая - Генеральный секретарь ЦК КПСС, первый президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв

– Только я вернулся в Ставрополь, – вспоминал тогдашний первый секретарь крайкома комсомола Виктор Мироненко, – мне звонит Горбачёв. В правоохранительных органах шло послесталинское сокращение штатов.

Горбачёв быстро включился в круговерть жизни комсомольского аппарата, особенно в хрущёвскую эпоху.

Выпускник. 1955 г.

Пока длились хлопоты по трудоустройству и устройству жизни, подоспел XX съезд КПСС. М. С. Горбачёв на съезде не присутствовал, но его соратник и идеолог задуманной перестройки А. Н. Яковлев, работавший на Новой площади, свидетельствует: «Достался билет и на заключительное заседание съезда 25 февраля 1956 года. Пришел в Кремль за полчаса до заседания. И сразу же бросилось в глаза, что публика какая-то другая – не очень разговорчивая, притихшая. Видимо, одни уже что-то знали, а других насторожило, что заседание объявлено закрытым и вне повестки дня. Никого из приглашенных на него не пустили, кроме работников аппарата ЦК…Председательствующий, я даже не помню, кто им был, открыл заседание и предоставил слово Хрущёву для доклада «О культе личности и его последствиях». Хрущёв на трибуне. Хмур, напряжен… Я буквально похолодел от первых же слов Хрущёва о злодеяниях и преступлениях Сталина. Все казалось нереальным, даже то, что я здесь, в Кремле, и слова, которые перечеркивают почти все, чем я жил… В зале стояла гробовая тишина. Не слышно было ни скрипа кресел, ни кашля, ни шепота. Никто не смотрел друг на друга – то ли от неожиданности случившегося, то ли от смятения и страха, который, казалось, уже навечно поселился в советском человеке. Я встречал утверждения, что доклад сопровождался аплодисментами. Не было их… Особый смысл происходящего заключался в том, что в зале находилась высшая номенклатура партии и государства. А Хрущёв приводил факт за фактом, один страшнее другого. Уходили с заседания, низко наклонив головы. Шок был невообразимо глубоким».

Даже участники съезда поначалу не знали, как реагировать. То, о чем боялись говорить шепотом, было произнесено с самой высокой партийной трибуны. Доклад Хрущёва о культе личности Сталина был секретным и предназначался лишь членам партии, однако его содержание не удалось сохранить в тайне.

Агитационно-пропагандистские кампании следовали одна за другой, Горбачёву пришлось доводить содержание доклада до трудящихся: «Я же поехал как пропагандист от райкома партии разъяснять. В казачий район, Новоалександровский, и я там увидел, что народ не принимает, не верит. Не верит, и все. Тогда я не стал встречаться с большими группами, а начал ездить и беседовал по фермам, по группам и начался разговор. Говорили: “Ну как же так, никто ничего, ничего не знаем, а потом вдруг вот так. Что же это за руководство, что там такое происходит?”» Документ вскоре стал известен за рубежом. Уже в июне 1956 года он был переведен на английский язык и опубликован в США. Примерно тогда же сильно смягченный вариант был обнародован в СССР. Однако на публикацию полного текста доклада разрешение придется давать ему самому во времена перестройки, только в 1989 году.

А пока молодой комсомольский аппаратчик готов ежедневно ко всему: к разъяснению пагубных последствий культа личности, к агитации молодежи на стройки «большой химии» и пропаганде кукурузы. Кампании, местные почины и директивные указания из Москвы сыпались как из рога изобилия, заставляли комсомольских аппаратчиков вертеться круглосуточно. Горбачёв исправно «пахал» на разных участках, куда направлял его крайком. Он объявлял ударные фронты, обеспечивал шефство то над овцеводством, то над «царицей полей» кукурузой, боролся за чистоту партийных рядов, снимая стружку с проштрафившихся. После того как Никита Сергеевич открыл для себя несравненные питательные качества утиного мяса, крайком комсомола переквалифицировался в «утководов». Краевая молодежная газета на первых страницах грозно вопрошала: «Комсомолец, что за сутки сделал ты для утки?» Расплодившиеся птицы заполонили все водоемы. Для их переработки не хватало мощностей, утки, в конце концов, были под шумок изведены – благо из столицы подоспела новая инициатива.

Словом, добросовестно нес аппаратную службу.

Четыре года в Ставрополе Р. М. Горбачёва со столичным дипломом философа не могла найти работу по специальности, и семья жила на заработную плату мужа. А. Зиновьев (один из ее бывших преподавателей, философ, многолетний советский писатель-эмигрант, в конце 90-х вернулся в Россию) объясняет этот период, на мой взгляд, несправедливо:

«Раиса была очень посредственной студенткой. Специализировалась она на кафедре так называемого научного коммунизма. Только самые глупые студенты специализировались в этой области. Кроме того, она была активисткой в комсомоле и в партии». Ну, то, что она была активной комсомолкой, это правда, хотя известно, что в партии в это время она не состояла. Уточним и то, что преподавание во всех вузах страны курса научного коммунизма было введено в сентябре 1963 года, когда Раиса Максимовна уже окончила и университет, и аспирантуру.

В коридорах философского факультета аспиранты размышляли о ценности свободы, творчества, профессионализма, личностного достоинства, рвения в освоении богатств духа и культуры. Раиса Максимовна училась в аспирантуре вместе с М. Мамардашвили, Э. Ильенковым, Т. Ойзерманом, В. Келле, А. Гулыгой, это непростое соседство.

Выдающиеся интеллектуалы сохраняли и в тех условиях способность самостоятельного критицизма, что же спрашивать с молодой девушки, пусть и с золотой медалью, но выросшей вдали от столичных библиотек, соответствующего окружения и т. п. В интервью, которое М. Мамардашвили за год до смерти, в 1989 году, давал для киевского журнала «Философия и социологическая мысль», интервьюер настойчиво просил выделить какие-то имена коллег, друзей, в том числе университетского времени. Мераб Константинович отдельные имена перечислять не стал по принципиальным соображениям. «Могу, – сказал он, – назвать общую атмосферу философского факультета Московского университета, сформировавшуюся в 1953–1955 годах. Имена я, конечно, помню, но выделить их из общей атмосферы взаимной индукции мысли – нет, это невозможно. Да и не имена важны, а сама эта атмосфера общения, эти искры озарения, творчества… Многие из нас, варившиеся в этой атмосфере, стали совсем непохожими философами, и это нормально; важно, что они стали ими, состоялись как интересные личности».

То, что Раиса Максимовна состоялась как интересная личность, признает теперь каждый.

Она начала работать лектором в Ставропольском отделении Всероссийского общества «Знание». Сотни километров сельских дорог – на попутной машине, мотоцикле, телеге, а то и пешком в резиновых сапогах добиралась и жена Горбачёва до своих слушателей. Это «разовая» работа, связанная с приездом, как правило, в обеденный перерыв на разные предприятия в городах или деревнях, оплата зависела от количества прочитанных лекций.