Дмитрий Балашов - Марфа-посадница

- У них тута и днем комарья!

- Мхи кругом-то! - отозвался ключник, обихоживавший коней.

- Надоть в избу пойти опять! - вздохнул боярин.

Печь дотапливалась. Хозяйка выгребла уголья в зольник, обмела под помелом из можжевеловых веток, стала класть хлебы. День был субботний, пекли на всю неделю. Девка, прибранная, как только можно, - причесалась, даже синенькие бусы надела на шею - помогала матери, взглядывая то и дело на Юрко, потрепанный наряд которого здесь казался верхом роскоши.

Возились щенки в углу, какие-то тряпки висели у печи, сохли детские пеленки, за ткацким станом были свалены грудой заготовленные копылья. На полице одиноко светился медный скобкарь, выглядевший князем среди деревянных, домашней выделки мисок и братин, глиняных закопченных латок и горшков. Пахло как в бане, пока еще не начали мыться, - сухим жаром. Уже начинал подыматься хлеб. Хозяйка задвинула устье печи дощатой подгоревшей заслонкой. Под столом заворочался и тоненько заблеял ягненок. Хозяйка пояснила:

- Бодат! Овца-то, бодат его! Объягнилась не в пору, да и не дават сосить, не признает, глупа, первый раз еще носит-то! Я уж прибрала в избу, а то забодат совсем. Да и дома сосить некак! С пальца уж! Да даю вот из своих рук овце! Ну, мой миленькой! Бросила тебя матка, да? Глень, и на ножки плохо встает уж!

Она унесла ягненка в хлев, кормила, потом занесла обратно в закут. Он тыкался мордочкой ей в передник.

Скоро сытный дух ржаного хлеба потек по избе. Хозяйка с дочерью пошли за водой. Юрко куда-то исчез. Маленькая качала зыбку, приговаривая:

Боярин усмехнулся, попробовал пошутить:

- Дороги больно ерши-то у тебя!

Девка потупилась, замолкла, не сказав ничего. Потом косо, пугливо взглянула на боярина, поправила пеленку, снова тоненько стала петь:

- Дороги ерши-то у тебя! - вновь повторил боярин.

Девка мотнула головой, как отгоняя муху, заговорила с маленьким:

- Спи, спи, матка придет, молочка даст! А у нашего тяти есть еще и не таки сапоги… Вот! - протараторила она себе под нос и снова запела:

Не зная, что еще сказать, боярин умолк. Девка пела свою нелепую песенку, уже не обращая на него никакого внимания, словно он не просто чужой, а какой-то совсем из другого мира.

К первой выти воротились мужики: хозяин с двумя сыновьями, да свои холопы, да ключник - обсели весь стол. Перед боярином хозяйка поставила, обтерев полотенцем, медную братину. (Дома он ел из серебряной…) Подала кашу, вяленых на солнце окуней, молока да пареную репу, что была накладена горкой прямо на стол. Хлеба отрезала понемногу, и соль хозяева брали с бережением.

- Мяса-то нынце нет, не обессудь, батюшко! Старо концилось, а новой никакой скотины не забивали.

- Не журись, - возразил хозяин. - Знают наше житье! - разломив окуня, он начал крепко жевать, сосредоточенно глядя в стол.

Кашу брали ложками по очереди. Насытив первый голод, хозяин откачнулся слегка, помотал головой, видя, что жонка взялась за крынку.

- Мне квасу налей! - Выпил, отер бороду, сказал: - Медведи одолели, беда!

- Медведи?

- Овес травят. Даве в той деревенки корову задрал. Петро, пастух, сгонил его, а весь бок у коровы выеден. Хорошая корова была.

Не успели убрать со стола, как верхом, охлюпкой, прискакал десятидворский староста. С ним в избу зашли еще несколько мужиков, покрестились на икону, поздоровались, расселись по лавкам. Старосту и еще одного мужика хозяйка пригласила к столу, другие отказались. Староста жевал, приглядываясь к боярину, медля начать трудный разговор. Запил квасом, произнес наконец с расстановкой:

- Слыхали мы, разбили наших на Шелони!

Иван Кузьмин молча склонил голову. Мужики тотчас задвигались, поталкивая друг друга.

- Теперича как же? Великий князь Новгород зайдет, коли…

Вопросительные лица уставились на боярина.

- От нас тоже угнали двоих мужиков, а не слышно назад-то! - поддакнул хозяин.

- Как же быть? - спросил староста. - Князю черный бор беспременно платить, и свои налоги не сбавят, а лето ишь како! Где под лесом еще уродило, а на угорьях сгорело поцитай все.

Тут все мужики заговорили разом:

- Как же так, оборонить не замогли?

- Не нать тогда и воевать было!

Иван Кузьмин сопел, чувствуя в настырности мужиков сторожкую недоброту и не зная, как ответить.

- Что баяли, будто литовский король оборонит? Не замог? - спросил дед.

- Болтали еще, в латынскую веру загонять нас будут!

- Лжа! - возмутился Кузьмин. - Сам договор знаю! Не было того! И в договоре сказано, чтоб вера была своя, и князь православной на Городце! Кто и баял непотребное?

- А захожий монашек тут один толковал… - нехотя ответил мужик.

- Дак что ж тогды с королем али не сговорили цего? - настырничал дед.

- Ему до нас дела нет! - подал голос другой мужик. И опять все, вопрошая, уставились на боярина, всерьез, без улыбок.

Опустив глаза, Иван Кузьмич увидел, что все миски хозяйка уже прибрала, осталась одна его, медная, и от того, что он один сидит над блестящей, дорогой для этой избы посудой, ему стало совсем неудобно. Что отвечать, он не знал. «Не возьмут Новгород - а зачем сам я тогда сюда прискакал? Поможет король - а что же не помог вовремя?» Да и поможет ли? И куда уйти от этих вопрошающих взглядов мужиков, которые сейчас смотрели хоть и без злобы, но так, как прежде не посмотрели бы: мол, нужен ли ты нам? - почти читалось в сосредоточенных, сожженных солнцем лицах.

Вековой порядок - мужик внизу, боярин наверху - был подорван давишним разгромом.

- Москва одолеет, Двина да и ваши земли московским боярам отойдут! - трудно сказал Кузьмин.

- Мы-то не на Двины живем! - зашумели мужики.

- Дак и им тогда зорить без толку будет какая выгода? - возразил староста.

- А уж с нас, будь не во гнев, и ты возьмешь, не помилуешь. Год-то нынце тяжелый!

После, выйдя во двор, Иван Кузьмич подозвал ключника:

- Как думаешь: не выдадут?

- А пес их знает! Не должно бы, слыхал, сами боятце приезду москвичей. А выдать нас им на свою же голову.

(«А ты не выдашь ли? - вдруг подумалось Кузьмину. - Нет, и тебе без выгоды, пожалуй!»)

Юрко охаживал девку. Та вся светилась на Юрия. Никогда не видала таких: шелковая рубаха, сапоги, речь господская… Застав их вечером вдвоем у крыльца и поймав злой взгляд соседского парня, Кузьмин решил пристрожить сына:

- Подь сюды, кому говорю!

Юрко шало глянул на отца, лениво подошел.

- Намнут шею!

- Чего, эти-то? - удивился сын. - Да не посмеют, ни в жисть!

Глазом повел - девка послушно стрельнула за баню. Юрко развалисто двинулся туда же… Что поделаешь с дураком!