Владимир Карпов - Полководец

Петров настолько вникал в мельчайшие для его ранга детали боев, что сам руководил действиями десантов и особенно дивизией Гладкова, когда она оказалась в критическом положении на Эльтигене. Довел это героическое дело до конца – спас, вывез десант Гладкова на Большую землю. Приведенные выше телеграммы – лучшее тому доказательство. А ведь боем дивизии Гладкова должен руководить командир корпуса или командующий армией. Для Петрова как командующего фронтом одна дивизия – не его масштаб. Но когда дивизия (а сначала даже ее часть, не более полка, под командованием Ковешникова) оказалась единственным десантом в Крыму, Петров, да еще при его характере, конечно, не мог действовать, соблюдая субординацию в длинной лестнице подчиненности. Надо было действовать быстро и решительно, поэтому он взял руководство на себя – напрямую. Корпус и армия, понимая, что у командующего фронтом больше сил и возможностей, тоже не стояли в стороне, а помогали ему и в обеспечении и в поддержании связи с десантом.

Может быть, Петров слишком увлекся руководством боем десанта на Эльтигене и упустил из внимания другие участки фронта? Нет, именно в эти дни генерал Петров, находясь на главном направлении, руководил переправой двух корпусов и сам с ними перешел на крымскую землю, создав тот самый оперативный плацдарм, о котором приказывала Ставка.

Тогда в чем же «самоустранение от проведения боевой операции, в результате чего операция не выполнена»?

Может быть, имеются в виду три потопленных боевых корабля? Но эта трагедия произошла до начала форсирования Керченского пролива, и за нее Петров получил суровый упрек от Верховного.

Что же еще? Не очередная ли операция? Но она еще не начиналась, а подготовку ее, по утверждению представителя Генштаба Штеменко, провел генерал Петров прекрасно, оставалось только дать команду.

Где же еще самоустранение? Не мог же Сталин просто так, голословно обвинить генерала армии Петрова. А то, что формулировка в деле Петрова записана со слов Сталина, не вызывает сомнения – никто другой не осмелился бы сделать такую запись по своей инициативе. Сталин действительно и сказал эти слова, и обвинение такое обрушил на Петрова.

Так где же проваленная операция? Что имеется в виду?

Ну, операция – это не драка двух человек, от которой не остается следа и которую можно забыть через несколько дней. Военная операция – дело серьезное, даже при неудаче остаются приказы, карты, донесения, наконец, люди – участники этой операции.

Стал я искать – читать, расспрашивать. Не может быть, чтобы потерялась целая операция! И нашел. И не только нашел, но и убедился, что дело не в одной неудаче. Есть тут и некое, как говорится, подводное течение, или своеобразный подтекст.

Операция действительно была. И ее никто не пытался скрывать или прятать. И Петров о ней знал. Просто в оценке ее произошел непредвиденный поворот, повлекший неожиданные последствия. Но поведу рассказ по порядку. Вспомните слова Штеменко из приведенных мною выше его воспоминаний: «Климент Ефремович нервничал…» А почему нервничал? Как видно из тех же воспоминаний, нервничал Ворошилов потому, что расширение керченского плацдарма шло не так быстро, как хотелось бы. Сталин поругал Петрова за то, что войска ввязались в длительные бои за город Керчь, а не действуют на степных просторах, а значит, эти слова косвенно относились и к представителю Ставки. Климент Ефремович, как большинство военных, понимал косвенные упреки и переживал их конечно же тяжело. Если вспомнить, что в течение первых двух лет войны у Ворошилова было уже немало неприятных минут и упреков от Верховного, то можно понять состояние Климента Ефремовича и его желание… хотел сказать – отличиться, но назову это скромнее – поддержать свою репутацию.

Ну а теперь позвольте привести документы, где черным по белому написано, что же произошло. Да и не только документы; тот, кто писал их и был одним из участников событий – вице-адмирал Холостяков, – жив-здоров. Я еще раз побывал у него и еще раз подробно расспросил об этой злополучной операции.

…Здесь я вынужден сделать небольшое отступление. После того как эта глава была почти вся написана и сказано, что адмирал Холостяков жив-здоров, мне вдруг сообщили по телефону, что Георгий Никитич трагически погиб 21 июля 1983 года. Сообщаю об этом для того, чтобы у читателей, которым стало известно о гибели адмирала, не возникло недоумения по поводу того, что я пишу о нем еще как о живом.

Возвращаясь к прерванному рассказу, приведу цитату из опубликованной книги адмирала Холостякова «Вечный огонь», каждый читатель может ее сам проверить. Тут и описана та самая операция, от которой якобы самоустранился Петров.

«В самом конце декабря к нам неожиданно прибыл генерал-полковник Сергей Матвеевич Штеменко, начальник Оперативного управления Генерального штаба. Приехал он из Темрюка, а вообще находился уже некоторое время в Крыму, на плацдарме под Керчью, вместе с представителем Ставки К. Е. Ворошиловым (следовало полагать, в связи с готовящимися наступательными операциями). Со Штеменко приехал адъютант маршала генерал-майор Л. А. Щербаков.

Они провели у нас несколько часов. Почти все это время было занято тем, что я подробно докладывал, а вернее – просто рассказывал о сентябрьском Новороссийском десанте. Начальник Оперативного управления Генштаба задавал много вопросов, его интересовали и детали. Слушая меня, Штеменко вел записи, делая это как-то необычайно легко и быстро. Мне даже подумалось, что он либо владеет стенографией, либо пользуется собственной системой условных сокращений, как это бывает у опытных журналистов.

Не знаю, какое отношение имел к этому приезд Штеменко и Щербакова, но на следующую ночь я получил телеграмму командующего флотом: «Немедленно прибыть Темрюк». Из Темрюка машина доставила меня к одному из причалов на косе Чушка, а оттуда бронекатер переправил на крымский берег. Оказалось, что мне надлежит явиться к представителю Ставки».

Для того чтобы лучше запомнилось, прошу читателей заметить: приезжал «представитель Генштаба», вызывал телеграммой «командующий флотом». Куда вызывали? К «представителю Ставки».

Читаем дальше:

«Знакомый уже генерал Щербаков провел в блиндаж к маршалу. Кроме К. Е. Ворошилова там находились вице-адмирал Л. А. Владимирский и генерал-лейтенант И. В. Рогов.

Ворошилова я не видел с Балтики – больше десятка лет. Климент Ефремович заметно постарел, побелели виски, но глаза были такими же живыми, движения быстрыми. Встретил меня он приветливо и, задав два-три вопроса, протянул папку с бумагами:

– Готовится одна операция. Познакомьтесь с планом и доложите свое мнение.