Леонид Васильев - История Востока. Том 1

Предоставленное в некотором смысле самому себе (правда, в небольшой степени, ибо государство по-прежнему оставалось системой институтов, возникших во имя самосохранения общества, его традиционной структуры), общество стало заботиться о создании какой-то системы социальных корпораций, которые призваны были как заново организовать его членов в новой, более дробной форме, так и противостоять внешнему нажиму со стороны власти, произволу власть имущих. Частично этими корпорациями стали существовавшие издревле формы – семьи, кланы, общины, а частично возникли и новые – касты, цехи, секты. Некоторые из новых форм не только воспроизводили старые отношения зависимости младших и слабых от старшего и сильного (отношения типа патрон – клиент, отношения клиентеллы), но и придали им некую новую сущность, поставив упомянутую и уходящую в глубокую историю клиентельную связь (вспомним папуасских бигменов) как бы на новую основу имущественной зависимости от процветающего частного собственника, будь то богатый и причастный к власти аристократ либо влиятельный в общине богач-землевладелец.

Стоит заметить, что социальные корпорации были в интересах не только создавшего и усилившего их значимость общества, но также и государства, ибо они являли собой удобный рычаг для управления разросшейся социально-политической структурой. Чиновнику не было нужды вникать во внутренние дела каждой деревни, касты, цеха или секты – ему было достаточно наладить контакт с руководителем корпорации и через него управлять ею. По отношению же к обществу в целом и к государству каждая из корпораций (а их было немало, сферы их влияния могли пересекаться и совпадать, а человек мог принадлежать параллельно нескольким из них – клану, общине, секте) являла собой автономную ячейку, обладавшую известным самоуправлением.

Сложившаяся в качестве элемента метаструктуры восточных обществ система корпораций гармонично вписалась в нее и во многом определила линии генеральных связей и противоречий, характерных для цивилизаций Востока. В Индии ведущей формой были касты и общины, в Китае – семьи, кланы, землячества и секты, на Ближнем Востоке – общины, семьи, кланы. Социальные корпорации были известны и Европе. Но там они играли несколько иную роль, ибо на передний план выступали личностные интересы, что было связано с господством частнособственнических отношений. На Востоке же, при отсутствии условий для расцвета индивидуализма частного собственника, горизонтальные связи потенциальных союзников по классу с лихвой перекрывались связями вертикальными, корпоративными, клиентельными. Члены касты, общины, секты, клана, цехо-гильдии либо просто группа зависимых от влиятельного и богатого человека его клиентов обычно сплачивались в единую, хорошо и жестко организованную корпорацию, порой имевшую не только всеми признанное руководство, но и устав, дисциплинарный кодекс, систему обязательных норм поведения. Бедняки и богачи, бесправные и полноправные, производители и управители, воины и жрецы – все находили свое место на иерархической лестнице внутри корпорации, а для внешнего мира все они вместе, несмотря на разделявшее их неравенство, выступали обычно как единый сплоченный коллектив, отражавший в конечном счете – причем вполне реально, на деле, а не только на словах либо в форме лозунгов – интересы всех его членов, олицетворенные позицией и акциями его руководителей. Корпорация нередко была как бы микрогосударством, и в этой связи нелишне напомнить тезис Конфуция о том, что государство – это в конечном счете лишь большая семья.

Только в рядах корпорации отдельный человек мог чувствовать себя в относительной безопасности, что ощущали прежде всего собственники, которых не спасали от экспроприаций и притеснений порой даже сильные корпоративные связи и поддержка многочисленных клиентов. Поэтому в условиях отсутствия гражданского общества для подавляющего большинства населения корпорация была определенной гарантией от произвола, защитой нормального существования. Без нее же, вне ее индивид обычно превращался в социальный нуль и чаще всего скатывался на дно общества, пополняя собой ряды неполноправных и бесправных.

Известно, что на Востоке, несмотря порой на существование сводов законов, а точнее, собраний правительственных регламентов, никогда не было системы частного права, игравшей столь важную роль в Европе со времен античности, и соответствующих частноправовых гарантий собственника, тем более гражданина (граждан в этом смысле Восток вообще не знал). Законы всегда писались от имени государства и во имя его интересов. Конечно, это не значит, что законы вовсе не охраняли имущество и права подданных. Но системы гарантий, которая позволила бы любому считать себя социальной единицей и тем более беспрепятственно, без страха за будущее заниматься предпринимательской деятельностью наподобие античного гражданина или средневекового купца в феодальном европейском городе, – такой системы не было. Контрольные же функции чиновника, всегда стоявшего на страже интересов казны и хорошо сознававшего, что та часть избыточного продукта, которая попала в карман собственника, может считаться как бы вынутой из казны, за счет которой жил и он сам, ставили этого собственника в зависимое от власти положение, порой доходившее до произвола, вымогательств, прямых экспроприаций.

Отсутствие системы частноправовых гарантий вело к тому, что только причастность к власти предоставляла человеку более или менее высокий и сравнительно независимый (от начальства он всегда зависел) статус. Богатство могло помочь достижению такой позиции: можно было купить ранг, добиться должности, вступить в родственные отношения с власть имущим посредством брачных связей. Играла свою роль и знатность, принадлежность к определенной касте, духовным званиям и жреческим функциям. Наконец, мог выручить случай – особенно это касалось военных или удачливых слуг. Но только и именно достигнутая в результате всего этого, равно как и любым другим способом, причастность к власти могла дать индивиду высокое и общепризнанное социальное положение, в том числе и широкие возможности обзавестись имуществом, стать крупным землевладельцем и даже оказаться процветающим частным собственником.

Дело в том, что между двумя описанными выше сферами и формами ведения хозяйства никогда не было непреодолимой грани – грань эту мы вынуждены проводить только в интересах теоретического анализа. В реальной же жизни все богатые, и едва ли не в первую очередь власть имущие, начиная с самого правителя, довольно активно использовали свое привилегированное положение и свои щедрые доли в системе редистрибуции для приобретения частной собственности. В ближневосточных текстах, в частности, можно встретить документы о приобретении правителем у какой-либо из подчиненных ему общин определенного участка земли для владения им на правах частной собственности – обстоятельство, которое ни в коей мере не ставит под сомнение высокий официальный статус этого правителя в качестве высшего субъекта власти-собственности в этом государстве. Что касается представителей администрации рангом пониже, то для них такое было еще более характерным: многие из их числа стремились воспользоваться своим положением для обогащения подобным образом. Но что характерно и весьма важно: частная собственность для каждого из причастных к власти всегда при этом была и оставалась делом как бы факультативным, не более того.