Олег Гордиевский - КГБ

Пунктиком Крючкова была не только работа, но и физкультура. Он постоянно мял в руке теннисный мячик или ручной эспандер, чем страшно раздражал сотрудников ПГУ. В новом здании управления у Крючкова был личный гимнастический зал с массажным столом, а рядом — личная сауна, куда он иногда приглашал других генералов КГБ. Во время ночного дежурства один из членов секретариата Крючкова показал Гордиевскому эту сауну. Ничего роскошнее тот в своей жизни не видал: сауна была обшита дорогими финскими досками, а не обычной русской сосной, элегантные лампы и прочая арматура были сделаны по специальному заказу в Швеции. На стенах висели пушистые импортные полотенца и халаты. Валюты на нее явно не жалели. Рядом с гимнастическим комплексом и сауной была столовая, но без бара. Крючков совсем не пил и привел в страшное уныние традиционно пьющее ПГУ, запретив отходные сотрудников, получивших назначение за рубеж.

Главным недостатком Крючкова в должности начальника ПГУ стало его полное отсутствие личного опыта разведработы и жизни на Западе. Гордиевский впервые увидел Крючкова в 1972 году, незадолго до своего назначения в Копенгаген по линии ПР. Будучи тогда уже заместителем Мортина, Крючков тут же спросил Гордиевского: «Расскажите, как вы собираетесь устанавливать контакты в Дании.» Гордиевский тогда только что перешел из Управления С (работа с нелегалами) и начал городить какую-то наивную несусветицу. Но не успел Гордиевский сказать и двух слов, как Крючков его перебил и начал собственный монолог. Гордиевскому он больше и слова сказать не дал. Оказалось, что Крючков разбирался в вопросе еще хуже Гордиевского, главным образом потому, что о западном обществе никакого представления не имел. Вся его позиция состояла из набора идеологических стереотипов и теории заговора, которые начали понемногу смягчаться лишь в 80-х годах. К другим мнениям Крючков относился нетерпимо. Два самых талантливых и уравновешенных специалиста ПГУ по британской и американской политике — Олег Калугин и Михаил Любимов — в 1980 году были вынуждены оставить работу в ПГУ, осмелившись покритиковать теорию заговоров Крючкова. За годы работы в ПГУ падкий на лесть Крючков постепенно окружил себя подхалимами.

Переезд в Ясенево и появление Крючкова на посту начальника ПГУ совпало с периодом самой мощной разрядки напряженности в советско-американских отношениях за все годы с начала «холодной войны» и до эпохи Горбачева. В мае 1972-го состоялся первый за всю историю визит американского президента в СССР. После визита Ричарда Никсона и Брежнев поехал в Соединенные Штаты в июне 1973 года. Годом позже Никсон приехал в Москву во второй раз. За этот период между двумя странами было подписано больше соглашений и договоров, чем за весь период с установления дипломатических отношений. Самыми крупными был договор о противоракетной обороне и первый договор по ограничению стратегических вооружений (ОСВ—1). Оба они были подписаны во время первого визита Никсона в Москву. «Историки будущих поколений, — оракулствовал Никсон, — напишут, что в 1972 году Америка впервые помогла вывести мир из болота постоянных войн на высокое плато мира».

Хотя соперничество между двумя сверхдержавами продолжалось, у них, похоже, появились и воля и желание объединить усилия и предотвратить ядерный Армагеддон. Гордиевскому запомнилось, что настроение в Центре тогда изменилось — наконец-то Соединенные Штаты стали относится к Советскому Союзу как к равному. Уотергейтский скандал августа 1974 года и уход Никсона в отставку под угрозой импичмента породили уныние и подозрительность. В начале 1975 года главным резидентом КГБ в Вашингтоне стал Дмитрий Иванович Якушкин. Он уже тогда был убежден, что падение Никсона произошло вовсе не из-за взрыва общественного негодования, а в результате заговора врагов разрядки. Главными врагами были сионисты, повсюду плетущие сети через свое еврейское лобби в Конгрессе, а также «американский военно-промышленный комплекс», который, как он полагал, всеми средствами пытался предотвратить сокращение расходов на вооружения.

Однако такая интерпретация уотергейтского кризиса проистекала из более глубокого непонимания как в Кремле, так и в КГБ американской политической системы и образа жизни. Идеологические шоры по-прежнему сужали их политическое видение. Привыкшие к централизованной власти и командной экономике, большинство офицеров КГБ и советских дипломатов и представить себе не могли, каким образом Соединенные Штаты могли достичь такого высокого уровня производительности труда и технического совершенства при таком незначительном государственном регулировании. Поэтому непонимание советскими специалистами принципов и механизма функционирования Соединенных Штатов как государственного механизма обычно заполнялось теорией заговора. Дипломат Аркадий Николаевич Шевченко, который сбежал за границу в 1978 году, находясь на посту заместителя Генерального секретаря ООН, так писал о своих советских коллегах: «Многие сходятся в совершенно невероятном мнении, что, должно быть, где-то в Соединенных Штатах находится секретный Центр управления. Сами они привыкли, что всей системой управляет за закрытыми дверьми небольшая рабочая группа, упрятанная в каком-то секретном районе. В конце концов, многие советские люди все еще пережевывают ленинский догмат о том, что буржуазные правительства являются прислужниками монополистического капитала. „Вот это-то, наверное, и есть тайный Центр управления, — думают они.“ Период разрядки в советско-американских отношениях посреди периода брежневского правления стал отчасти возможен и благодаря усилиям необычайно изощренного советского дипломата Анатолия Федоровича Добрынина, который с марта 1963 по март 1986 года работал послом СССР в США. Регулярные секретные беседы Добрынина с Киссинджером, советником президента Никсона по национальной безопасности, а позже и госсекретарем США, обеспечили Центру запасной канал связи между Москвой и Вашингтоном, который отчасти и прокладывал путь разрядке. Позже Киссинджер воспел хвалу „величайшему вкладу“ Добрынина в дело улучшения отношений между двумя странами и совершенству искусства его дипломатии. Но и способностей Добрынина не хватило для того, чтобы разрушить теории заговоров, пользовавшихся такой популярностью в Москве. Время от времени его оппоненты в ЦК и МИДе говорили, что Добрынин „американизировался“. Ему приходилось все чаще занимать оборону и закрывать глаза хотя бы на некоторые предрассудки Москвы. Вот что говорил о Добрынине Шевченко: „Хотя Добрынин хорошо понимал систему государственного управления Соединенных Штатов, даже он не решался давать точного анализа разделению исполнительной и законодательной власти в Америке во время уотергейтского кризиса.“