Майкл Грант - Клеопатра. Последняя Из Птолемеев

История жизни Клеопатры тесно связана, и в общественном, и в частном отношении, с историей жизни сначала Юлия Цезаря, а затем – Марка Антония. Вместе с тем это – один из самых удивительных и захватывающих сюжетов в истории человечества, поскольку и сама Клеопатра, и эти двое полководцев были людьми исключительными и держали в руках судьбы античного мира.

Мир этот контролировался римлянами, однако население его восточной, и самой богатой, половины состояло либо из эллинов, либо из представителей других восточных народов, для которых греческий язык был уже родным. Сама Клеопатра, царица египетская, последняя из династии Птолемеев, вовсе не была египтянкой по крови, но являлась настоящей эллинкой и по происхождению и по воспитанию.

Она была одержима страстью возродить былое величие и славу эллинистического царства; но этого невозможно было тогда добиться без помощи римлян. Египет, правда, был еще самостоятельным царством, но уже зависел от могущественного Рима. Клеопатра верила, что римляне действительно могут помочь эллинистическому Египту возродить былое величие, и веру эту она унаследовала от своего отца, чье влияние на эту царицу часто недооценивалось. Ее поиски союза с Римом ужасали значительную часть правящего класса в ее собственной стране. Однако, принимая во внимание растущую мощь Рима, всякая иная политика была бы тогда самоубийственной.

Как сама Клеопатра при этом относилась к римлянам – вопрос не такой уж простой. Она посвятила значительную часть собственной жизни борьбе за дело соплеменников-эллинов, у которых не было оснований любить римлян. Конечно, Клеопатра не могла не понимать, что имперские амбиции римлян представляли собой угрозу для независимости ее страны, особенно учитывая, что ряд других стран уже превратился в римские провинции. В то же время к римлянам она подходила индивидуально, с симпатией относясь к одним из них и с неприязнью – к другим. И два человека (помимо ее собственного отца), сыгравшие важнейшую роль в жизни царицы, были римлянами.

Когда она была еще юной, Рим подпал под абсолютную власть Юлия Цезаря, самого талантливого и могущественного вождя за всю историю этого государства. Во время гражданской войны в Римской республике он появился в столице Египта, Александрии, и Клеопатра стала его возлюбленной. Затем она последовала за ним в Рим, но в это время заговорщики, сторонники восстановления республики, убили Цезаря.

Трудно сейчас верно оценить степень влияния Клеопатры на Цезаря, но, очевидно, влияние это было большим, чем сейчас полагают. Римлянин до мозга костей, Цезарь в то же время благосклонно относился к греческому образу жизни и складу мышления. То же самое касается и Марка Антония, который стал повелителем восточной части Римской империи и которому суждено было, после Цезаря, также стать любовником Клеопатры.

Их связь способствовала рождению нового представления о характере греко-римского мира. Цели царицы Клеопатры выходили за рамки чисто династических амбиций; она мечтала, чтобы огромная территория империи управлялась не только одними римлянами, как было до сих пор. Она стремилась к партнерству, при котором эллины и эллинизированное население Востока были бы связаны/; римлянами не как подданные, а как союзники, имеющие с ними почти равный статус.

Эти цели Клеопатры породили впоследствии и ряд трудностей для ее биографов. Римляне (хотя, может быть, и не вполне) понимали эти ее цели, и они не могли не вызывать у них неприязни. Поэтому, как заметил один из современных биографов Клеопатры, У. Тарн, «она подверглась такой ненависти, как мало кто в истории; никакие обвинения против нее не казались чудовищными, и слухи в последующее время иногда принимались за факты». Поэтому проблема состоит в том, чтобы различить истину о жизни Клеопатры, отделив ее от многочисленных вымыслов.

Следствием этой пропаганды стала идущая еще из древности версия о том, будто определяющей чертой в характере Клеопатры была сексуальность и она хотела завлечь в свои сети благородных римлян. В этом скандальном аспекте рассматривались ее взаимоотношения с Цезарем и Антонием, а другие стороны ее характера оставались в тени. Такого подхода придерживались древние авторы; он оказал влияние и на множество историков, писателей, художников, поэтов Европы в Новое время, включая Шекспира, автора «Антония и Клеопатры», и Шоу, автора «Цезаря и Клеопатры».

Не то чтобы все эти многочисленные авторы были во всем не правы. Многие представители египетского правящего класса, соплеменники Клеопатры, смотрели на нее с ненавистью, однако Цезарь и Антоний находили, что она – не только прекрасная любовница, но и прекрасный друг, и это обстоятельство имеет историческое значение. Тем не менее переоценка подобных личностных факторов может привести к недооценке другого, не менее важного аспекта исторической реальности – того, что Клеопатра была способна к государственному мышлению.

Ее идеи не смогли воплотиться в жизнь, потому что ее и Антония совместный военный флот был разгромлен их общим врагом Октавианом, будущим Августом, у западных берегов Греции. После поражения Антоний и Клеопатра бежали в Египет, а через год, когда Октавиан овладел Александрией, они погибли.

Римляне так обрадовались этому обстоятельству, что преувеличили значение этого последнего сражения при Акции, провозгласив его одним из величайших сражений в истории. При этом они небезосновательно интерпретировали эту борьбу сторон в гражданской войне как часть великой вековой борьбы между Западом и Востоком. Так и было, если под Востоком понимать эллинистический мир. Греки на этот раз проиграли, но несколькими столетиями позже, когда греческий, а не римский язык и культура легли в основу новой Византийской империи, стало ясно, что цели Клеопатры не были так уж нереальны.

Завершись эта кампания победой Антония и Клеопатры, она, конечно, сыграла бы особую роль в будущем имперском режиме. Римские враги Клеопатры понимали это. Они сражались, используя военное преимущество, но потом создали легенду, будто поражение ее и Антония было делом неизбежным, проявлением воли богов. Легенде этой было легко родиться, поскольку италийцы всегда были готовы поверить, что люди Запада (то есть они сами) превосходят людей Востока (представленных в их сознании Клеопатрой).

Современные историки подчас также склонны слишком легко принимать эту римскую версию древних событий. Во-первых, победа завораживает людей, а кроме того, мы сами – жители Запада. Для меня, может быть, оттого, что я около девяти лет прожил на Ближнем Востоке, картина выглядит несколько иначе.