Александр Покрышкин - Познать себя в бою

– А ты надоумил меня своим рассказом о фонаре, – сказал я. – Сдвижная часть его имеет каркас из стальных трубок. Вчера в бою мне ее сорвало, и сегодня я летал без нее. А это, думаю, сказалось на девиации компаса. Вот почему, по-видимому, при перелете в Маяки компас увел нас вправо, – высказал я предположение об отклонении от маршрута при перелете.

– Это возможно. Завтра утром прокручу ваш самолет и устраню девиацию, – подтвердил мою догадку штурман полка Пал Палыч Крюков.

– Это мелочь. А успеем ли до утра заменить винты на трех самолетах… Что еще нам преподнесет Фигичев? – с горечью высказался я. – Сегодня в честь вашего возвращения наломали дров…

– Не надо переживать. Техники отремонтируют машины быстро, – успокоил меня Соколов. – Ну, что же, пойдемте на отдых.

С командиром эскадрильи мы направились в общежитие. Я попросил у Соколова разрешения испытать фонарь кабины. Меня серьезно беспокоил случай с Дьяченко. Соколов одобрил мое предложение:

– Хорошо! Ты завтра продолжай руководить эскадрильей, а я ознакомлюсь с ее делами.

Чувствуя, что сейчас не смогу спокойно уснуть, решил зайти на командный пункт и узнать о судьбе звена Фигичева. Запросы ближайших аэродромов не дали положительных результатов. Долго не мог заснуть, а как только задремал – подъем.

С утра А. Соколов заслушал мой доклад о состоянии дел в подразделении, о боевой деятельности с начала войны, о причинах гибели летного и технического состава. После этого он побеседовал с каждым летчиком, инженером подразделения. А я, используя свободное время, выполнил полет с целью проверить фонарь самолета. Испытание подтвердило опасения Дьяченко. Я доложил об этом, и мы с Соколовым пошли к командиру полка.

– После вчерашнего случая с Дьяченко Покрышкин попробовал открыть фонарь в полете. На скорости более четырехсот километров фонарь с большим трудом сдвигается за спинку сиденья и ставится на замки. Около пятисот километров и более летчик не в состоянии его сдвинуть с переднего положения, – сообщил командиру полка Соколов.

– Да! Серьезный дефект. А что будем делать? – неуверенно спросил Иванов.

– Надо еще раз проверить. Если подтвердится, то со всех самолетов нужно будет снять сдвижную часть фонаря, летать без нее, – заявил Соколов.

Вижу, Виктор Петрович в раздумье. Понимаю, что такое решение командиру части взять на себя непросто.

– Товарищ командир полка, летчики при повреждении самолета окажутся в капкане. Пикирующую или горящую машину они на большой скорости не смогут покинуть. Это психологически будет отрицательно воздействовать, скажется и на боевой активности. Я твердо считаю: надо снимать сдвижную часть фонаря и летать без нее, – поддержал я Соколова.

– Но это уменьшит максимальную скорость полета «мига», – размышлял вслух командир полка, понимая, какую ответственность он берет на себя, поддерживая эти предложения.

– Скорость уменьшится незначительно, но зато у летчиков сохранится гарантия покинуть самолет в критических случаях. А это важнее.

– Хорошо! Я посоветуюсь с инженерами, сам лично слетаю, а потом дам указание. О дефектах на завод надо сообщить немедленно.

Через несколько часов техники сняли с машин сдвижную часть фонаря. Это впоследствии спасло жизнь многим летчикам.

К обеду пришло сообщение, что звено Фигичева совершило вынужденную посадку на строящуюся летную площадку. Летчики приземлились благополучно недалеко от Котовска. Лишь одна машина получила незначительное повреждение. К ним тут же выехала автомашина с техсоставом и бензозаправщик. Вся эскадрилья с надеждой посматривала в направлении Котовска, ожидая прилета звена. А с меня словно сняли огромную тяжесть.

С юго-востока показались три самолета. При подходе к аэродрому мы рассмотрели: летел УТИ-4, эскортируемый двумя «Чайками». Помяли, что прилетел командир дивизии с инспектором Сорокиным, выполняющим роль шеф-пилота.

Позвонили в эскадрилью по телефону и вызвали меня на командный пункт. Я шел и думал: какое-то особое задание или на разговор с командиром дивизии? Личной вины за вчерашний день за собой не чувствовал.

У командного пункта стоял с явно недовольным видом Осипенко. Рядом с ним Иванов. Не успел я доложить о прибытии, как командир соединения с раздражением спросил:

– Где твоя эскадрилья?

От вопроса я даже несколько опешил.

– Что молчишь? Почему растерял группу?

– Шесть самолетов готовь) к выполнению боевой задачи. Звено Фигичева уже производит посадку, – кивнул я в сторону полосы. – Через полчаса оно будет также готово к выполнению задания. Летчик Семенов погиб вчера в воздушном бою.

– Почему ты растерял вчера свою группу?

– Группа рассыпалась при возвращении с задания ночью. В этих условиях оторвалось звено Фигичева и, не найдя в темноте своего аэродрома, село вынужденно, – попытался объяснить обстановку.

– Какая ночь?.. Иванов! Что он говорит? Сумерки путает с ночью.

– При грозовой облачности темнота наступает почти на полчаса раньше. Об этом хорошо знает каждый летчик и метеоролог. Когда нам приказали вылететь на задание, этого не учли, – ответил я, стараясь отвести удар от Иванова.

– Это ты знаешь!.. А как наш Су-2 сбил, не помнишь?

– В этом я виноват! Но за этот проступок уже рассчитался шестью сбитыми вражескими самолетами.

Разговор дальше пошел, как говорят, вкрутую. Я не сдержался, заговорил о неразумном использовании истребителей, о распылении сил. Вызвал нарекания командира соединения.

– Иванов! Эскадрилью ему доверять нельзя. Подготовь приказ о снятии его с комэска! – сделал вывод Осипенко.

– Он заместитель. До возвращения Соколова исполнял обязанности командира, – пояснил Иванов.

– И с заместителя надо снять. Понизить до командира звена. Пусть сначала научится управлять звеном!

Чувствуя, что в раздражении я зарвался, попросил разрешения идти. Осипенко махнул на меня рукой и направился на командный пункт. А я поспешил в эскадрилью.

– Ну, как поговорили? – спросил меня при возвращении Соколов.

– Надолго в памяти останется эта беседа.

– Чем же закончился разговор?

– Осипенко остался командиром дивизии, а я стал командиром звена.

– Зачем спорил?

– А! Хотел правду высказать… Сейчас бы в бой.

– С таким настроением воевать нельзя. Злость приводит к необдуманным действиям. Надо успокоиться, – посоветовал Соколов.

Как раз в это время к командиру эскадрильи подошел Фигичев, доложил о прибытии. Соколов прервал его и строго спросил:

– Почему от ведущей пары ушел?

– А куда же он нас вел? – кивнул Фигичев в мою сторону.

– Я сел на свой аэродром! А вот ты куда ушел со своим звеном, и почему сел в поле, вынужденно? – с раздражением спросил я.