Олег Платонов - История русского народа в XX веке

В середине XIX века происходит в известном смысле сближение идеологии босячества и некоторой части российской интеллигенции, ибо те и другие стояли на основах отрицания народной культуры. Именно в этом сближении и сочетании родились большевистские воззрения на Русский народ.

Впрочем, в формировании этих воззрений приняли участие два сравнительно узких слоя российской интеллигенции, относящихся к «малому народу».

С одной стороны — слой людей, не знавших России, не понимавших ее богатейшей культуры, не чувствовавших родства с ней, видевших в ее истории только примеры своих национальных обид и утеснений. Причем любые ошибки царского правительства объяснялись представителями этого слоя отсталым характером Русского народа, его темнотой, дикостью и невежеством.

С другой — слой российских интеллигентов, сблизившихся с босяцкой нетрудовой средой, выражавших мировоззрение деклассированных элементов страны, по-своему романтизируя паразитические элементы общества (босяков, обитателей хитровых рынков и даже уголовных преступников, видя в них жертву социальной системы). В любой нации существуют паразитические элементы, не желающие работать и постоянно противопоставляющие себя творческому большинству. Любая нация всегда сдерживает рост этих элементов, пресекая их развитие. У нас же произошло иначе. Разочаровавшись в трудящемся крестьянстве, не принявшем чужую социальную философию, разрушение родных святынь именем европейской цивилизации, многие российские социалисты начали делать ставку на те малочисленные слои населения, которые, по их мнению, были более отзывчивы на «революционную пропаганду». Да и идти к ним далеко было не надо. В любом кабаке или ночлежке можно найти готовых «революционеров» (челкашей, обитателей хитровок, «романтиков дна»), всей своей жизнью отрицавших общественные устои. Именно с тех времен для определенной части российских социалистов деклассированные и уголовные элементы стали «социально близкими». Именно им были созданы условия наивысшего благоприятствования, и именно они стали опорой большевистского уголовного режима на островах ГУЛАГа под тем же названием — «социально-близких». Трудовой паразитизм деклассированных элементов воспринимался в подобной среде как героический социальный протест, нежелание работать — как своего рода забастовка, пьяное прожигание жизни — жертвенность за какую-то неосознанную идею.

Именно такую мысль несла пьеса М. Горького «На дне», которой так восхищались представители российского образованного общества. Лодыри, бездельники, уголовная шпана становятся положительными героями. Их немного, но вокруг них создается ореол жертвенности. Девяносто процентов населения настоящих тружеников-крестьян России представляются темной массой по сравнению с челкашами. И, о парадокс! — наступает момент — и о нравственных качествах русского человека начинают судить по этим деклассированным элементам, выдуманным «положительным героям». Дешевая романтика «дна» сбивала с толку даже выдающихся литераторов, заставляя видеть в представителях «дна» типичных выразителей трудовой России.

Так, например, И. Бунин писал:

«Ах, эта вечная русская потребность праздника! Как чувственны мы, как жаждем упоения жизнью, — не просто наслаждения, а именно упоения, — как тянет нас к непрестанному хмелю, к запою, как скучны нам будни и планомерный труд».

Создателем мифа о героической сущности презираемых народом челкашей, певцом «романтики дна» и восхваления социально вредных элементов стал Максим Горький.

Важно отметить воззрения «романтиков дна» на русскую культуру труда. Они обуславливаются общим отношением к народу — его «жуткой темноты», «невежественности», «культурного идиотизма». И вот вывод: «…русский человек в огромном большинстве плохой работник. Ему неведом восторг строительства жизни и процесс труда не доставляет ему радости; он хотел бы — как в сказках — строить храмы и дворцы в три дня и вообще любит все делать сразу, а если сразу не удалось он бросает дело. На Святой Руси труд… подневолен… отношение (русского человека) к труду — воловье». Этот антирусский вывод стал точкой отсчета для теоретических построений российских социал-демократов, задав заранее ложные предпосылки — мол, русские лентяи, — их еще надо учить работать, учить добросовестному отношению к труду и умению жить вообще.

Горький предлагает еще целый ряд обобщений такого рода. Все беды не в том, что народу навязывают чужой ему уклад жизни и формы хозяйствования, а в том, что русские не умеют добросовестно работать. «Костер зажгли, — пишет Горький, — он горит плохо, воняет Русью, грязненькой, пьяной и жестокой. И вот эту несчастную Русь тащат и толкают на Голгофу, чтобы распять ее ради спасения мира… А западный мир суров и недоверчив, он совершенно лишен сентиментализма… В этом мире дело оценки человека очень просто: вы… умеете работать?… Не умеете?… Тогда… вы лишний человек в мастерской мира. Вот и все. А так как россияне работать не любят и не умеют, и западноевропейский мир это их свойство знает очень хорошо, то нам будет очень худо, хуже, чем мы ожидаем…»

Русские среди других народов. — Антирусские националистические движения. — Изменники-самостийники.

В царствование Николая II на территории России жило около 140 народов и народностей, объединенных Русским народом (включая малороссов и белорусов) на началах Русской цивилизации. Русское государство не эксплуатировало нерусские народы, входившие в его состав, а предоставляло им значительную помощь и поддержку, создавая равные для всех экономические условия существования. Россия, строго говоря, не являлась империей в прямом смысле этого слова. Если, скажем, Британская или Германская империи жили за счет грабежа и эксплуатации окраин и колоний, постоянно богатея за их счет, то в Русском государстве многие окраины жили за счет центра и щедрости Русского народа, имея равный доступ ко всем богатствам Российского государства и практически бесплатно получая военную защиту.

Обладая высоким чувством национального достоинства, русские никогда не считали себя выше других народов, терпимо и с пониманием относились к проявлению национальных чувств других народов.

Отношения Русского народа и его вождей к другим народам, населяющим Россию, строились на началах справедливости и признания их национальных обычаев, традиций и благоприобретенных прав. В царствование Николая II продолжали сохраняться юридические нормы, действовавшие еще до вхождения нерусских народов в состав России. В польских губерниях действовал Кодекс Наполеона, в Полтавской и Черниговской губерниях — Литовский статут, в Прибалтийском крае Магдебургское право, у народов Кавказа, Сибири и Средней Азии нерушимо сохранялся целый ряд местных законов и обычаев.