Елена Прудникова - Иосиф Джугашвили

Что же произошло с главой советского государства 22 июня?

А ничего с ним не произошло! Историю о «растерянном Сталине» пустили в оборот Хрущев и его команда после своего прихода к власти. Любопытно, что самого Хрущева в то время в Москве не было. Он находился в Киеве, поэтому в своих «воспоминаниях» ссылался на Берию, который будто бы ему все это рассказывал. Мол, если это и вранье, то весь спрос с него. Бывший нарком внутренних дел был очень удобным персонажем для подобных ссылок — сам он к тому времени ни подтвердить, ни опровергнуть что бы то ни было давно уже не мог.

Итак, по утверждению Хрущева, «тут-то открыто проявилось то, что он скрывал от всех, — его панический страх перед Гитлером. Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Членам Политбюро, собравшимся у него в кабинете, он сказал: „Все, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы прос…ли. Все погибло“. И, ничего не добавив, вышел из кабинета, уехал к себе на дачу. А потом некоторое время никого не принимал».

Маршал Жуков дает свою версию первых часов войны: «В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии… Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.

— Кто говорит?

— Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

— Что?! Сейчас?! — изумился начальник охраны. — Товарищ Сталин спит.

— Будите немедля: немцы бомбят наши города! Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили: «Подождите».

Минуты через три к аппарату подошел Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В.Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание.

— Вы меня поняли?

Опять молчание. Наконец, И.В.Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит по ВЧ с Киевским военным округом.

— Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро…»

Ерунда какая-то выходит: получив известие о том, что через три часа ожидается немецкое нападение и дав директиву в войска, глава государства преспокойно уехал на дачу спать. Более того, еще и дежурному охраннику не отдал распоряжения будить немедля при звонке из Генштаба. Верится в это, по правде сказать, с трудом, а точнее — вообще не верится.

Молотов вспоминает, что члены Политбюро около двух часов ночи собрались у Сталина в Кремле. Разумеется, там присутствовал и хозяин кабинета. Итак, посмотрим на часы: в 0.30 главе государства сообщили о втором перебежчике — в это время он находился еще в Кремле. Даже если известие застало его на пороге и он тут же отправился домой, то, значит, за каких-то полтора часа он должен был успеть приехать на дачу, лечь спать, заснуть, да еще и чтоб и охрана заснула, подняться, одеться, прибыть в Кремль… Не говоря уж о том, что едва ли возможно уснуть в ночь, когда вот-вот должна начаться война. Любой нормальный человек в такой ситуации вообще не покидал бы кабинета, тем более что для Сталина ночная работа была делом обыкновенным. Если уж случился такой казус, что он невероятно хотел спать, просто с ног падал, то вышел бы в соседнюю комнату, прикорнул там на диване…

Серго Берия, также ссылаясь на своего отца (но с большим основанием, чем Хрущев!), утверждает, что глава государства в ту ночь не ложился — как, скорее всего, на самом деле и было. Да, членов Политбюро распустили по домам, но нет ни одного свидетельства того, что уехал из Кремля и Сталин.

Что же касается растерянности Сталина, того, что он сбежал на дачу и никого не принимал, то это красноречивей всего опровергает небольшой бюрократический документ — журнал посетителей сталинского кабинета. Первый посетитель вошел туда в 5.45 утра 22 июня — это был Молотов. Последний — в 16.25 — Берия. А всего их было 29 человек. Времени для сидения на даче ну никак не остается.

Почему 22 июня по радио выступил не Сталин, а Молотов? Тут тоже каких только легенд не создано. Говорят, что он был растерян, деморализован. Говорят, что у него была ангина, нарыв в горле, так что он не мог говорить. Впрочем, по утверждению все того же Молотова, все было куда прозаичнее. «Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход… Он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах». Ответ простой и логика железная.

Но хрущевской команде очень хотелось показать Сталина растерянным, а себя — твердыми и волевыми. Эстафету подхватывает Микоян. «Молотов… сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии…» Тогда члены Политбюро отправились к нему на дачу. И вот что было дальше: «Подъезжаем к сталинской „ближней“ даче. Охрана, видя среди нас Берия, сразу же открывает ворота, и мы подъезжаем к дому „Хозяина“. Застали его в малой столовой сидящим в кресле. Увидев нас, он буквально окаменел. Голова ушла в плечи, в расширенных глазах явный испуг. Он вопросительно смотрит на нас и глухо выдавливает из себя: „Зачем пришли?“ Заданный им вопрос был весьма странным. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать.

Молотов выступил вперед и от имени всех нас сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось. Чтобы страну поставить на ноги. Говорит о предложении создать Государственный Комитет Обороны. Сталин меняется буквально на глазах. Прежнего испуга как не бывало, плечи выпрямились. Но все же он посмотрел удивленно и после некоторой паузы сказал: «Согласен. А кто председатель?»

— Ты, товарищ Сталин, — говорит Молотов».

Очень душевная история, есть у нее только один маленький недостаток — она ни в чем и ни с чем не согласуется. Ну никак не удается найти те два дня, в которые он сидел на даче «в полной прострации». Согласно тому же журналу, 23 июня Сталин принял 21 человека, 24-го — 20, 25-го — 29, 26-го — 28, 27-го — 30, 28-го — 21 человека. Это не считая разного рода совещаний. 30 июня было принято решение о создании ГКО. Значит, визит на дачу мог иметь место только 29 июня. Но в этот день известно, где, когда и с кем был глава государства. Для душераздирающей сцены на даче с сжавшимся в кресле Сталиным и собранными мужественными соратниками просто не остается физического времени.

29 июня выдержка, правда, изменила Сталину, но совсем не в том направлении, которое указывает Микоян, отнюдь не в сторону трусости. Вечером 29 июня он позвонил в наркомат обороны маршалу Тимошенко — узнать положение на Западном фронте. Оказалось, что связи с фронтом нет и ничего конкретно нарком не знает. Тогда Сталин вместе с Маленковым (или Молотовым), Берией и Микояном отправились к нему. В кабинете Тимошенко они застали Жукова и Ватутина. Выяснилось, что связь потеряна и за целый день ее так и не смогли восстановить. «…Около получаса проговорили относительно спокойно, — вспоминает Микоян. — Потом Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник Генштаба, который так растерялся, что не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует. Раз нет связи, Генштаб бессилен руководить. Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал за состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, как баба, и быстро вышел в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного, но еще с влажными глазами Жукова». Да, Сталин редко выходил из себя, но в гневе, как вспоминают, был страшен.