Елена Прудникова - Иосиф Джугашвили

…Во внутренней политике тоже происходили перемены. Все предвоенное десятилетие страна постепенно дрейфовала от интернационализма к русскому патриотизму. Интересно, что Сталин, для которого внешний блеск, ордена, мундиры, чествования и прочее ничего не значили, всегда придавал большое значение внешней атрибутике, прекрасно понимая, насколько она важна для людей. Чего стоит один парад 7 ноября 1941 года в осажденной Москве! А потом, в самое напряженное время, в разгар войны, затеяли изменение формы, ввели погоны, хотя фронтовики далеко не были в восторге: тоже, нашли время для цацек… Вскоре родилось еще одно нововведение.

5 августа, после взятия Орла и Белгорода, Сталин собрал членов Ставки. «Читаете ли вы военную историю? — обратился он к собравшимся. Те ошарашенно молчали, не понимая, куда клонит Верховный. А тот между тем продолжал: — Если бы вы ее читали, то знали бы, что еще в древние времена, когда войска одерживали победы, то в честь полководцев и их войск гудели все колокола. И нам неплохо бы как-то отмечать победы более ощутимо, а не только поздравительными приказами. Мы думаем давать в честь отличившихся войск и командиров, их возглавляющих, артиллерийские салюты. И учинить какую-то иллюминацию…» С этого дня победы наших войск стали отмечать салютами.

В 1943 году был распущен Коминтерн, и встал вопрос о новом Гимне страны — до сих пор в качестве Гимна использовался «Интернационал». Шел октябрь 1943 года. Четыре ночи напролет правительственная комиссия — Сталин, Молотов, Ворошилов и Маленков в Бетховенском зале Большого театра слушали гимны и марши разных стран. С особым вниманием Сталин слушал «Боже, царя храни». Настроившись таким образом на нужную волну, 1 ноября провели конкурс, на котором прозвучало 14 вариантов музыки, принадлежавших разным композиторам. Формально все решала комиссия, но в музыке из четверых ее членов понимал один Сталин.

После исполнения в ложу пригласили авторов.

— Вот, товарищи композиторы, — сказал Сталин. — Прослушали мы последние гимны. Есть у нас свое мнение, но хотелось бы прежде, чем принять окончательное решение, посоветоваться с вами. Кажется нам, что величию Страны Советов больше всего соответствует гимн профессора… — и он кивнул в сторону Александрова.

Текст Гимна тоже не обошелся без особого внимания вождя, более того, Сталин лично его отредактировал, не нарушив ни размера, ни рифмы. Гимн после этого стал лучше, легче петься — не зря его высокопоставленный редактор в свое время изучал церковное пение и столько часов провел в хоре.

…И все это в самый разгар войны!

Ну и, конечно, по части внешних эффектов ни с чем не сравним был Парад Победы. Сталин даже пожертвовал своим неоспоримым правом Верховного принимать его. Для парада были подготовлены два великолепных белых коня. Однако сам он верхом ездил плохо. Во время одной из репетиций конь потащил неумелого седока, тот упал и ушибся. А когда встал — плюнул в сердцах и сказал: «Пусть Жуков принимает парад — он старый кавалерист». И потом на совещании отстаивал эту кандидатуру, несмотря на возражения собравшихся, которые единодушно считали, что принимать Парад Победы должен Сталин.

Верховный выслушан всех, прошелся по кабинету и, нахмурившись, сказал:

— Принимающий Парад Победы должен выехать на Красную Площадь на коне. А я стар, чтобы на коне ездить.

— Почему обязательно на коне? — стали возражать маршалы. — Президент США Рузвельт — тоже верховный главнокомандующий, а на машине парады принимал.

— Рузвельт — другое дело, — возразил Сталин. — У него ноги парализованы были, а у меня, слава богу, здоровые. Традиция у нас такая: на коне на Красную площадь надо выезжать. Традиция! Есть у нас два маршала-кавалериста — Жуков и Рокоссовский. Вот пусть один командует Парадом Победы, а другой Парад Победы принимает…

На следующий день после парада Сталину было присвоено звание Героя Советского Союза. Однако он принять Звезду Героя отказался, сказав, что он не подходит под статус Героя — это звание присваивают за лично проявленное мужество, а он такого мужества не проявил. С этим, конечно, можно бы очень даже поспорить. Припомнив хотя бы октябрь 1941 года, но тут он уперся намертво: нет, и все!

Та золотая звезда, с которой его рисовали на портретах и которую он носил постоянно, — это звездочка Героя Социалистического Труда. Уж ее-то он, безусловно, заслужил, и не один раз — это во-первых. А во-вторых, рассказывают, что в день 60-летия, когда Сталину было присвоено это звание, Звезду ему к кителю прикрепила Светлана, а на Востоке есть такой обычай: что сделала женщина, так тому и быть.

Еще больший торг начался вокруг звания генералиссимуса. Несколько раз обсуждался этот вопрос, и каждый раз Сталин отказывался. Наконец, потеряв терпение, он заговорил о себе — как иногда в таких случаях бывало — в третьем лице.

— Хотите присвоить товарищу Сталину генералиссимуса. Зачем это нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно. Товарищ Сталин и без этого имеет авторитет. Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину не нужны никакие звания для авторитета. Подумаешь, нашли звание для товарища Сталина — генералиссимус. Чан Кайши — генералиссимус, Франко — генералиссимус. Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина. Вы маршалы, и я маршал, вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то генералиссимусы?

Но все-таки его дожали. Рассказывают, что последней соломинкой, сломавшей спину верблюда, были слова Рокоссовского: «Товарищ Сталин, вы маршал и я маршал, вы меня наказать не сможете!» Плюнул и согласился. Очень, кстати, потом жалел…

Но от новой формы он все-таки сумел отбиться. Начальник тыла Хрулев все время что-то изобретал, и вот однажды сшили три варианта формы генералиссимуса, одели троих молодцов, и Хрулев привел их в приемную. Форма, надо сказать, была в духе галантных времен: накидки с алой атласной подкладкой, золотые эполеты, галуны и прочие прибамбасы. Сталин вышел из кабинета, глянул:

— Это что за павлины?

Узнав, что ему предлагается выбрать из трех попугайных костюмов вариант для себя, послал подальше всех вместе с Хрулевым. Так и остался в маршальской форме…

Отбил он и попытку выставить себя в качестве освободителя Европы от фашизма. Когда после Победы решено было поставить в Берлине соответствующий памятник, Ворошилов ненавязчиво посоветовал скульптору Вучетичу, получившему этот почетный заказ, сделать памятник Сталину. Тот, естественно, выполнил совет. Однако был у него и еще один проект — «Воин-освободитель», на сюжет о советском солдате, спасшем немецкую девочку во время штурма Берлина. И вот оба эскиза выставили в Кремле. Вокруг первого монумента собралась толпа. Вскоре появился Сталин. Подошел к скульптуре, посмотрел. Повернулся к автору, сделал жест рукой с трубкой.