Публий Корнелий Тацит - Анналы

1. Ни разу не прервав плаванья по бурному зимнему морю, Агриппина прибывает на остров Коркиру, лежащий против побережья Калабрии. Объятая горем и неспособная с ним совладать, она проводит там несколько дней, чтобы восстановить душевные силы. Между тем, прослышав о скором ее прибытии, ближайшие из друзей и множество воинов, служивших под начальством Германика, а также многие, никогда не видавшие его прежде обитатели расположенных невдалеке муниципиев, иные — полагая, что этим они выполняют свой долг перед принцепсом, иные — последовав их примеру, устремляются в город Брундизий, так как для плывущей в Италию Агриппины тут было всего ближе и удобнее высадиться на сушу. Едва флот показался в открытом море, как толпой заполняются не только гавань и набережные: люди облепляют укрепления и крыши домов, они всюду, откуда открывался вид на далекое расстояние, и, погруженные в печаль, спрашивают друг друга, как пристойнее встретить сходящую с корабля Агриппину — безмолвием или каким-либо возгласом. И все еще оставалось нерешенным, что здесь уместнее, когда флот стал медленно подходить к месту причала; не весело и размашисто, как принято в таких случаях, заносили весла гребцы, но все было проникнуто глубокою печалью. Когда же, сойдя на берег вместе с двумя детьми и погребальною урной в руках, Агриппина вперила взор в землю, раздался общий стон, и нельзя было отличить, исходят ли эти стенания от близких или от посторонних, от мужчин или женщин; но встречающие превосходили в выражении своего еще свежего горя измученных длительной скорбью спутников Агриппины.

2. Тиберий прислал в Брундизий две преторианские когорты и, кроме того, повелел магистратам Калабрии, Апулии и Кампании воздать последние почести памяти его сына. В соответствии с этим прах Германика снесли трибуны с центурионами; им предшествовали нечищенные [1] . В знак траура. и лишенные украшений значки и опущенные вниз фасции; и, когда шествие проходило через колонии, простой народ в черном и облачившиеся в трабеи [2] . Трабея — парадная одежда (белый плащ с пурпурными полосами, а в правление императоров — пурпурный плащ), который в торжественных случаях надевали всадники и авгуры. всадники, смотря по достатку места, сжигали ценные ткани, благовония и все, что предусмотрено похоронным обрядом. Выходили навстречу и жители остававшихся в стороне городов: принося жертвы душам усопших [3] . Душам усопших (манам) римляне воздавали божеские почести. и воздвигая им жертвенники, они изливали свою печаль в слезах и горестных восклицаниях. Друз с теми детьми Германика, которые оставались в Риме [4] . Т.е. с Нероном, Друзом, Агриппиной и Друзиллой. , и его братом Клавдием проследовал в Таррацину. Погребальное шествие заполнило дорогу. Тут были консулы Марк Валерий и Марк Аврелий (они успели уже вступить в должность), сенат и значительная часть населения Рима, которые шли нестройной толпой; никто не сдерживал слез, и никакой лести здесь не было, так как все хорошо знали, что Тиберий обрадован смертью Германика и едва это скрывает.

3. Тиберий с Августою не показались в народе, то ли считая, что унизят свое величие, предаваясь горю у всех на виду, то ли боясь обнаружить свое лицемерие под столькими устремленными на их лица взглядами. Ни у историков, ни в «Ежедневных ведомостях» [5] . «Ежедневные ведомости» — римская хроника происшествий, дневник постановлений и распоряжений городских властей и пр. (род газеты). я не нашел никакого упоминания о том, чтобы мать Германика Антония принимала заметное участие в погребальном обряде, тогда как все прочие кровные родственники, не говоря уж об Агриппине, Друзе и Клавдии, упомянуты поименно; быть может, ей помешала болезнь, быть может, ее сломленная горем душа не могла вынести лицезрения столь большого несчастья. Я склонен скорее думать, что Тиберий с Августой, которые не покидали дворца, умышленно не пустили ее на похороны, чтобы могло казаться, будто бабка и дядя скорбят одинаково с матерью и что их всех удерживает дома одна и та же причина.

4. В день, когда останки Германика были переносимы в гробницу Августа [6] . В построенный Августом мавзолей на берегу Тибра, к северу от Марсова поля. , то царило мертвенное безмолвие, то его нарушали рыдания: улицы города были забиты народом, на Марсовом поле пылали факелы. Там воины в боевом вооружении, магистраты без знаков отличия, народ, распределенный по трибам, горестно восклицали, что Римское государство погибло, что надеяться больше не на что — так смело и так открыто, что можно было подумать, будто они забыли о своих повелителях. Ничто, однако, так не задело Тиберия, как вспыхнувшая в толпе любовь к Агриппине: люди называли ее украшением родины, единственной, в ком струится кровь Августа [7] . Тиберий был усыновлен Августом, но по крови не происходил от него, тогда как матерью Агриппины была дочь Августа Юлия. , непревзойденным образцом древних нравов, и, обратившись к небу и богам, молили их сохранить в неприкосновенности ее отпрысков и о том, чтобы они пережили своих недоброжелателей.

5. Были и такие, кто находил, что общенародные похороны на счет государства могли бы быть более пышными, и сравнивал их с великолепием погребальных почестей, оказанных Августом отцу Германика Друзу. Ведь в разгар зимы он проехал вплоть до Тицина и, не отходя от тела покойного, вместе с ним вступил в Рим; катафалк окружали изображения Клавдиев и Юлиев; умершего почтили оплакиванием на форуме, хвалебной речью с ростральных трибун; было исполнено все завещанное от предков и добавленное позднейшими поколениями; а Германику не воздали даже тех почестей, которые полагаются всякому знатному. Правда, из-за дальности расстояния его тело было кое-как сожжено на чужбине; но если случайные обстоятельства не позволили своевременно окружить его должным почетом, то тем более подобало выполнить это впоследствии. Да и брат его выехал только на день пути, а дядя — до городских ворот [8] . Т.е. Друз и Тиберий. . Где же обычаи древности, где выставляемая у погребального ложа посмертная маска, где стихи, сложенные для прославления его памяти, где слезы или хотя бы притворное выражение горя?

6. Это стало известно Тиберию, и, чтобы пресечь толки в народе, он напомнил ему особым эдиктом, что множество прославленных римлян отдало жизнь за отечество, но ни о ком не сокрушались столь безутешно, как о Германике. Это было бы великою честью и для него, и для всех, если бы соблюдалась должная мера Но мужам, занимающим высокое положение, и народу-повелителю не пристало уподобляться рядовым семьям и малым общинам. Свежему горю приличествовали стенания, и оно утолялось трауром; однако пора обрести былую душевную твердость, как это сделали некогда, подавив печаль, божественный Юлий, понесший утрату единственной дочери, и божественный Август, потеряв внуков [9] . Гая и Луция Цезарей. . Нет нужды обращаться к более древним примерам, — сколько раз римский народ стойко переносил поражения своих войск, полное истребление знатных родов. Правители смертны — государство вечно. Поэтому пусть они возвращаются к повседневным занятиям и — так как близились театральные представления на празднествах в честь Великой Матери [10] . Эти празднества происходили с 4 по 10 апреля, когда давались ежедневные сценические и цирковые представления. Культ Великой Матери был заимствован из Малой Азии, где это божество именовалось Кибелой, или Реей; введен он был в Риме после Второй Пунической войны на основании указаний, якобы обнаруженных в Сивиллиных книгах. Великая Мать или, точнее, Великая Мать богов считалась началом всякой жизни, как божеской, так и человеческой. Поклоняющиеся ей верили, что от нее также зависит жизнь животных и растений, что она царит на земле и в подземном мире. — не отказываются также от удовольствий.