Кэролли Эриксон - Мария кровавая

Представление началось без задержки. Первым выступил детский хор королевской капеллы. Дети спели и продекламировали беседу Меркурия, Купидона и Плутона, в которой Генриха просили рассудить, что более ценно — любовь или богатство. Затем на огороженной площадке шестеро воинов в белых доспехах вступили в показательный бой. Они сражались так ожесточенно, что сломали свои мечи. Наконец битва закончилась. Появился старик с серебряной бородой и объявил, что решение найдено. Принцессе одинаково важны и любовь, и богатство. Любовь — чтобы одарять ею своих верных подданных, а богатство — чтобы вознаградить всех, кого любит.

После этого поднялся расписной занавес на другой сценической площадке, открыв гору, обнесенную стеной с позолоченными башнями. Сама гора «целиком состояла из хрустальных кристаллов и рубиновых скал», а у стены расположились восемь придворных кавалеров с факелами, в золоченых камзолах и высоких шлемах с плюмажами. На горе сидели восемь девушек, одетых в золотую парчу, с волосами, убранными под сетки, сверкающие гирляндами драгоценностей, а длинные рукава их парадных платьев спускались до пят. Одной из этих девушек была Мария, и когда затрубили трубы и она поднялась на ноги, тс, как писал Спинелли, «ее красота произвела на всех такое впечатление, что тут же все другие чудесные представления, чему мы были свидетелями до этого, оказались забытыми и мы предались созерцанию этого создания, прекрасного, как ангел». Сияя драгоценностями, она начала танец вместе с остальными девушками. Спинелли рассказывает, что принцесса «ослепительно сверкала, и всем казалось, что па ней сейчас все сокровища земли». Восемь девушек исполнили необычайно сложный танец, «бесподобный в своем разнообразии и замысловатости». Затем их сменили кавалеры, и в конце, разбившись по парам, они задвигались в оживленном французском танце куранта. Потом выступила вперед другая группа танцоров в масках, одетых в исландские костюмы, которые «весело танцевали, прыгая по всей сцене», а в конце их выступления появились Генрих, Тюренн и еще восемь высокородных аристократов, все в масках и одетые в черные атласные костюмы с капюшонами. Незадолго до этого празднества, играя в теннис, Генрих подвернул ногу и последние несколько дней ходил в черных бархатных туфлях. Чтобы его сразу не узнали, все участники маскарада надели точно такие бархатные туфли. Выбрав для себя партнерш из публики, они исполнили финальный танец, и, кажется, травма ноги ничуть не мешала Генриху.

Под самый конец король приберег сюрприз. После окончания танца к нему приблизились восемь девушек. Он взял Марию за руку и повел к тому месту, где сидели французские посланники. Затем развязал украшенную драгоценностями сетку, в которую были убраны волосы дочери, и тяжелые золотые локоны упали ей на плечи. «Вид у принцессы в это мгновение был невероятно привлекательный». Вот такой и запомнили ее французы — изящной девочкой, только что расставшейся с детством, наряженной в шитые золотом одеяния, с улыбающимся лицом, обрамленным золотыми локонами. Тюренн, утверждавший прежде, что принцесса «худая, маленькая и слабая» и потому очень не скоро сможет исполнять обязанности супруги, теперь убедился, что такую невесту стоит ждать.

Пока Генрих и его придворные танцевали, празднуя подписание англо-французского договора, в другом конце Европы произошло неслыханное злодейство. Германская армия Карла V, соединившись с испанскими частями под командованием герцога Бурбона, вторглась в Центральную Италию, встретив сопротивление объединенных сил Венеции, Франции и папы. Обнаружив, что Флоренция и Сиена надежно защищены, войска императора повернули на юг, к Риму. Моральное состояние армии в этот период было очень низким. Запасы продовольствия заканчивались, воинам не платили, и давно уже не было никакой военной добычи. Чтобы не голодать, им приходилось грабить умбрийских крестьян. Начались волнения. Герцог Бурбон своим авторитетом сумел предотвратить массовое дезертирство, и вот сейчас под давлением низших чипов он был вынужден повести армию к Риму. Его убедили, что следует осадить город и заставить папу заплатить выкуп, чтобы расплатиться с войском. 5 мая армия императора расположилась лагерем в пригородах Рима. От имени командующего папе Климентию VII (Медичи) было передано послание, в котором говорилось, что он может предотвратить кровопролитие, если заплатит требуемую сумму.

Вероятно, послание Бурбона к Климентию не попало, потому что он не ответил. Вечером того же дня голодные воины пришли в такое возбуждение, что им пришлось выдать штурмовые лестницы. Наутро тысячи испанцев перелезли через стены и, славя Бурбона, с криками «Sangre, sangre, carne, carne» — «Кровь, кровь, мясо, мясо» — устремились на улицы, убивая всякого, кто попадался на пути.

Разграбление Рима могло оказаться менее опустошительным, если бы герцог контролировал ситуацию. Но он был убит в начале штурма, а принц Оранский, который пытался взять на себя командование армией, не смог сдержать кровавую оргию, продлившуюся целых две недели. В день штурма на Вечный город лег густой туман, так что атакующие и немногочисленные защитники не могли видеть друг друга. В течение первых двух часов оборона была прорвана, и многотысячное войско императора ринулось в предместье Рима, Борджо Сан-Сеполькро. К полудню началась массовая бойня. Вначале германцы и испанцы хватали только тех, кто мог, по их расчетам, заплатить выкуп, то есть самых богатых церковников и торговцев. Римляне до последнего момента были уверены, что город спасет вышедшая на подмогу армия. Теперь они в панике заполнили церкви и монастыри, а некоторые пытались укрыться в укрепленных замках. Папа, который палец о палец не ударил, чтобы защитить свой город или хотя бы себя самого, теперь укрылся с тринадцатью кардиналами в замке Сант-Анджело па противоположной стороне Тибра. Он плакал и предлагал выполнить все условия армии императора. Но плотину уже прорвало, и поток насилия остановить было невозможно. Рим, этот самый высокочтимый город во всем христианском мире, великая сокровищница языческих и христианских традиций, этот бастион средневековой Церкви, был разорен до основания.

Больше всего добра обнаружилось в церквах, оно там лежало прямо на виду, поэтому храмы наводнили сотни солдат. Они срывали обрамление алтарей, швыряя на землю святые реликвии и разбрасывая медяки, пожертвованные на мессу. Католики испанцы и лютеране германцы, нарядившись в богатые облачения убитых ими священников, святотатствовали у разрушенных алтарей, вопили кабацкие песни и оскверняли священные храмы экскрементами. Собор Святого Петра и папский дворец были превращены в конюшни, а по их подворьям слонялись пьяные солдаты в обнимку со шлюхами, имитируя священные шествия. В Сан-Сильвестро от серебряной раки была отодрана и брошена на мостовую голова Святого Иоанна Крестителя. Позднее ее нашла и сохранила старая монахиня.