Кэролли Эриксон - Мария кровавая

Когда разразился скандал, связанный с любовными похождениями Екатерины Хауард, Марию вместе с Эдуардом и Елизаветой увезли в загородную резиденцию. Оказавшись там, она возобновила старые привычки: начала по утрам совершать короткие прогулки, ездить верхом и музицировать на верджинеле и лютне. По пути из одного дворца в другой иногда пару часов с ней проводил король, но в то время скорее всего ему было не до нее. Шапюи по-прежнему был готов помочь в любую минуту, хотя и признавал, что «ее мудрость и рассудительность» в устройстве своих дел достойна всяческих похвал.

Тем временем брак принцессы с иностранным принцем или знатным английским пэром снова откладывался. Видимо, постоянное ожидание Марии изрядно надоело, потому что она, вспомнив трактаты Вивеса и наставления матери, вдруг начала делать вид, что потеряла интерес к замужеству. «Я девица, — пишет она в одном письме, — и желала бы, чтобы так все и продолжалось», а в другом признается, что якобы «предпочла бы не вести монашеский образ жизни, но остаться до конца жизни девственницей». Вряд ли эти «откровения» показывают истинное отношение Марии к замужеству, но других свидетельств того, какие в тот период она испытывала чувства, к сожалению, не существует. Желанию иметь мужа вряд ли способствовали наблюдения за брачными авантюрами отца, хотя принцесса все еще тешилась той романтической идеей брака, которую внушила себе в детстве. Много позднее плотина прорвалась, и все чувства, которыми она питалась в течение стольких лет, вырвались наружу, доставив ей, по крайней мере на время, огромное наслаждение. А пока было ясно одно: Мария хотела мужа и детей и пребывала в унынии оттого, что замужество до сих пор не было устроено.

И это было вовсе не потому, что на ее руку не находилось подходящих претендентов. Обдумывая союз с герцогами Клев-скими, Генрих хотел выдать Марию за молодого герцога, а позднее, когда император овдовел, король обратился к нему с предложением вновь возвратиться к помолвке, которую они заключили, а затем расторгли много лет назад. Перед самой женитьбой на Анне Клевской Генриху пришла в голову идея выдать Марию за герцога Филиппа Баварского, который прибыл в Англию для участия в свадебных торжествах. Был даже составлен черновик соглашения, и Марии сказали, что ее ожидает встреча с Филиппом, когда тот прибудет. В знак любви герцог послал ей бриллиантовый крест. Вполне вероятно, что Марию такая возможность в восторг не привела, однако она сказала, что выйдет за него замуж, если так решит отец. Вскоре переговоры были прерваны — наверное, по причине неудачи брака Генриха с Анной Клевской, — и бриллиантовый крест перешел к Кромвелю.

Через несколько лет на обсуждение опять был вынесен вопрос заключения брачного союза с французами. Но это оказалось только дипломатическим ходом. Французский посол Марийак многие месяцы занимался обсуждением этой проблемы, встречался с Марией и составлял длинные послания, перечисляя преимущества, которые могут быть достигнуты обеими сторонами, но в конце концов убедился, что из этого ничего не выйдет. «Король не выдаст замуж [32], чтобы та покинула Англию, — писал он, — до тех пор, пока церковь будет считать законными ее претензии на английскую корону, и не за нашего принца и ему подобных, поскольку он [33]отказался подчиняться Святейшему престолу». Генрих был более откровенен. «Я очень люблю свою дочь, — сказал он Марийаку, — но себя и свою честь еще больше».

По-видимому, лучше самой Марии безысходность ее положения в отношении замужества не понимал никто. Она ясно видела, что для Генриха замужество дочери представляет немалый риск. Брак с иностранцем существенно повышал и без того высокую вероятность вторжения с континента. Если же он отдаст ее за английского аристократа, появится возможность возникновения гражданской войны. Эти две опасности существовали и раньше, когда Генрих заключал первый контракт о помолвке Марии (ей в ту пору было два с половиной года), по сейчас они обострились по причине ее спорного династического статуса вкупе с ослаблением позиций Генриха среди европейских монархов. И самое главное, избежать этих опасностей никак не удавалось. Таким образом, постепенно становилось все более очевидным, что счастье семейной жизни Марию не ждет. По крайней мере пока жив Генрих.

Одной из своих камеристок — той самой, заслуживающей доверия осведомительнице Марийака (у нее был муж француз) — Мария призналась:

«Безрассудно полагать, что, пока жив отец, меня выдадут замуж за пределы Англии или даже в самой Англии. Я знаю все доводы отца, а также точку зрения императора и французского короля. Французскую партию можно рассматривать серьезно по экономическим соображениям, поскольку мое приданое могло бы помочь покрыть их огромные долги. Но одних денег для Франциска недостаточно, — добавила Мария с горечью, — чтобы женить своего сына па нелегитимной наследнице Тюдоров. Так что ничего, кроме любезных слов, из этого не получится, и, пока жив отец, я останусь просто леди Марией, несчастнейшей из благородных дам в христианском мире».

Видно, не суждено было Марии выполнить свое высокое предназначение, потому что существовали препятствия, которые королевская дочь устранить была не в силах. Выйти замуж никакой возможности нет, и нет также шансов стать правительницей, поскольку Эдуард, кажется, растет крепким ребенком. Ее существование было спокойным и обеспеченным, а отношения с отцом иногда напряженными, но в основном сносными, но все же мысль о том, что ей предстоит вот так прожить всю свою жизнь — в тихой заводи придворного распорядка, переезжая из одной загородной резиденции в другую, от случая к случаю являясь то в Гринвич, то в Ричмонд, но никогда не бывая нужной и полезной, — начинала угнетать Марию все сильнее и сильнее. В начале 1540 года она снова заболела.

Неприятное положение Марии усугублялось тем, что по иронии судьбы эта болезнь, в основном вызванная ощущением ею своей никчемности, оказалась, в свою очередь, препятствием в переговорах о замужестве. Каждому посланнику, направляемому ко двору Генриха с предложением руки и сердца от имени принца своей страны, было предписано обязательно проверить слухи относительно слабости здоровья принцессы. Будущего супруга особенно интересовало, не скажется ли данное недомогание невесты на ее способности выносить детей. Не были забыты и неприятности Екатерины — частые выкидыши, мертворожденные младенцы и умершие сразу же после родов. Находящиеся при дворе английского короля посланники следили за этим особенно пристально, потому что у Марии могла оказаться дурная наследственность.

Дело затруднялось еще и тем, что все недуги Марии были какими-то странными, не похожими на обычные заболевания. Время от времени у нее наблюдалась аменорея, отсутствие месячных, затем следовала депрессия, а потом менструальный цикл восстанавливался. В кратких отчетах о ее недомоганиях эта последовательность не всегда упоминалась. Причем многое зависело от времени года. Хуже всего Мария переносила осень и раннюю весну, к тому же такое случалось не каждый год, во всяком случае, не в такой тяжелой форме, чтобы отмечать это письменно. Симптомы варьировались от одного случая к другому, и недомогания тоже назывались по-разному: уныние, подавленность, а чаще всего меланхолия. То есть считалось, что они носят, как сказали бы сейчас, невротический характер. Другие жалобы (а их было немало), которые всегда сопровождали это состояние, по-видимому, в расчет не принимались.