Владимир Бонч-Бруевич - Знамение времени - Убийство Андрея Ющинского и дело Бейлиса (Впечатления Киевского процесса)

Я хорошо помню то смятение, почти ужас, который охватил черные ряды представителей мракобесной печати, когда разнесся сначала робкий слух, быстро окрепший, нашедший какие-то подтверждения и покатившийся, наконец, повсюду, как сама истина, слух о том, что Сингаевский сознался в тюрьме, что именно он и есть убийца Андрея Ющинского, и что он сейчас здесь, на суде, открыто признается в этом.

Ах, как забегали эти столь официально серьезные, {40} надутые, осанистые люди и людишки, приехавшие туда, в Киев, представлять из себя "истинно-русское мнение" русского народа, которому в сущности нет никакого дела до этих ставленников черносотенной печати, субсидируемой царским правительством.

- Неужели, неужели это случится?.. Неужели он сознается?..-волновался один из сей "стаи славных".

- Ведь это ужасно!..

- Что собственно ужасного видите вы в этом? - ответил ему один из весьма хладнокровных политиков. - Почему же? Это будет очень хорошо...

- Ах, да, вы все о справедливости, невинный не будет осужден, истина восторжествует...

- Ну, конечно, это будет только всем приятно.

- А чорт с ним, с этим подсудимым, будет он в каторге или на воле - мне безразлично!..

- Как? А что же для вас важно?..,

- Ри-ту-а-ла, понимаете, ри-ту-а-ла не будет, вот что ужасно!.. Нам нужен ритуал во что бы то ни стало...

- Ну, знаете, - ответил хладнокровный политик, - такой нужды я не только не понимаю, но и говорить о ней не хочу...

Вот видите, в чем нужда: нужен ритуал! Подай его сюда, да и только! Для чего это вам, господа, он потребовался?.. Неужели только для того, чтобы подтвердить несуществующими фактами ту безудержную болтовню о ритуале, которую вы развели с такой льстивой охотой, думая, что это очень модно, ново и мило?.. Неужели только для этого?.. Неужели у вас не хватило мужества сказать везде и всюду, что вы просто были введены в заблуждение, что это ошибка?.. Ведь, право же, это было бы не только честней, но красивей и сильней, чем то, что получилось в конце-концов из всех ваших смешных усилий и натуг.

Но мы думаем, что такое объяснение, весьма распространенное теперь, недостаточно. Болтовня болтовней... Но почему же не обратить ее в некую политическую ценность, раз она сама падает в рот, как манна с неба... Ну, вот и рады стараться... и перестарались.

Не раз во время процесса среди нас, журналистов, там присутствовавших, поднимались споры о значении и смысле {41} этого процесса и всегда с кристаллической ясностью обнаруживались сейчас же не только все симпатии и антипатии тех или иных политических групп, но даже оттенки политической мысли ярко звучали и в речах, и, конечно, в сообщениях всей пишущей братии, присутствовавшей там, в Киеве, в эти страдные дни дела Бейлиса: такое, несомненно, политическое значение имеет этот исключительный процесс.

Но я должен отметить, что общая беда и несчастие, обрушившиеся на культурную Россию вместе с этим процессом, дали возможность найти некоторые плоскости, объединившие, конечно, на время, и даже на короткое время, многие и многие прогрессивные и демократические элементы прессы, элементы народа и общества.

XIV.

Покушение на свободу печати.

Ошеломляющее впечатление произвело неожиданное заявление товарища прокурора с.-петербургской судебной палаты, присланного нарочито из столицы на процесс Бейлиса.

Товарищ прокурора Виппер недоволен всероссийской печатью. Он признает, что процесс Бейлиса-Ющинского - мировой процесс. Он признает, что им очень заняты в России, но в интересах справедливости, правды и истины он полагает, что необходимо обуздать печать и запретить давать не только стенографические, но и всякие вообще отчеты и статьи по этому делу.

Товарищ прокурора придумал все это основательно и даже статьи закона призвал себе на подмогу. Посмотрим же, что это за статьи? Прокурор назвал их три: 633, 645 и 699 Устава уголовного судопроизводства.

Что же в них говорится? Вот их текст: Ст. 633. "Судебное заседание по каждому делу должно происходить непрерывно, за исключением времени, необходимого для отдохновения". Ст. 645. "По проверке списка свидетелей председатель суда приглашает их удалиться в назначенную для них особую комнату и не выходить оттуда прежде вызова их к допросу. {42} При этом принимаются меры к воспрепятствованию свидетелям стачки между собой". Ст. 699. "Свидетели, высланные при открытии судебного заседания в особую комнату, призываются в присутствие суда порознь".

Вчитайтесь в них. Какое же отношение имеют они к поднятому вопросу? И вы увидите, что решительно никакого.

Если г. товарищ прокурора не желал доверять добросовестности свидетелей, несмотря на принятую ими присягу и клятвенное обещание показывать лишь одну истинную правду, то почему же, зачем же он согласился на предложение председателя отпустить их домой, а не оставил их в здании суда - если не всех, то, по крайней мере, главнейших? Если он боится гласности, если он видит в печати только "обработку общественного мнения", как угодно ему было заявить в суде о работе мировой прессы, что защитники совершенно правильно занесли немедленно в протокол, то почему же он перед началом процесса не ходатайствовал о закрытии дверей?

Правда, это ходатайство, конечно, было бы отвергнуто судом, но это был бы, по крайней мере, законный путь, а теперь, во время процесса, вдруг спохватиться, испугаться гласности и просить об уничтожении, мерами суда, печати и общественной трибуны в этом действительно мировом процессе значит, по меньшей мере, быть крайне неуверенно, крайне нервно настроенным. Правда не боится света, правда не боится гласности, и чем будет ее больше, тем лучше, ибо никогда не надо забывать давнишнее изречение, что "свет и во тьме светит"!

Вся история уголовных процессов вряд ли знает хоть один такой еще пример удивительного прокурорского покушения на свободу и независимость общественного мнения, гласности суда, общественной совести и печати.

И мы можем отметить, что состав киевского окружного суда с достоинством выдержал эту неожиданную атаку. Быстро дав себе отчет в этом неслыханном требовании со стороны товарища прокурора с.- петербургской судебной палаты г. Виппера, суд в одну минуту, не допустив даже до обсуждения сторонами возбужденный вопрос, признал не только невозможность удовлетворения ходатайства, но {43} даже недопустимость его разрешения, как выходящего из рамок компетенции суда.

Свобода осведомления публики о процессе обеспечена, таким образом, компетентным постановлением суда, чего, к сожалению, нельзя сказать о свободе обсуждения самого процесса.

Так писали мы тогда но горячему следу событий. Оглядываясь назад, мы должны добавить, что обсуждение процесса, как известно, повлекло за собой целый ряд административных кар и взысканий. А осведомление о процессе было настолько сужено прямым и косвенным давлением на печать, что многие весьма красочные стороны судебного следствия и суда так и остались совершенно не затронутыми в печати.