Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Книга VI. 1657-1676

Наконец, переходим к самым близким людям: Милославским, Стрешневу, Хитрово. Все свидетельства единогласно говорят о способностях Милославских, как знаменитого боярина Ильи, тестя царского, так и родственников его, Ивана Михайловича и Ивана Богдановича; но ни в одном из них умственным способностям не соответствовали нравственные достоинства. В Иване Богдановиче, известном нам защитою Симбирска от Разина, указывают даже обширные познания, но соединенные с хитростию. Любопытно, что сохранилось известие (впрочем, иностранное) о Богдане Матвеевиче Хитрово как человеке кротком, приветливом, неутомимом ходатае за несчастных, не затыкающем ушей от просителей, особенно иностранных. Последние слова могут дать нам разгадку такого лестного отзыва о человеке, которого мы знаем преимущественно по распоряжению с патриаршим сыном боярским; но как бы пристрастен ни был этот отзыв, все же мы должны заключить, что Хитрово в известных случаях, с известными людьми мог являться кротким и приветливым, и должны заключить, какого опасного врага приобрел себе Никон в Хитрово. Мы видели, что Хитрово был врагом Нащокина; но известие об особенном расположении Хитрово к иностранцам заставляет нас и его по направлению причислить к людям, смотревшим на запад, как Морозов, Ртищев, Нащокин и Матвеев. О другом враге Никона, Родионе Матвеевиче Стрешневе, говорится, что царь Алексей Михайлович считал его не подлежащим человеческим страстям — новое объяснение, почему царь мог так колебаться между Никоном и врагами его, если авторитет патриарха мог перетягиваться авторитетом Стрешнева. Наконец, встречаем отзыв о третьем враге Никона, Никите Михайловиче Бобарыкине, родственнике Романовых и Шереметевых, который представляется человеком, любящим добро, праводушным и совершенно бескорыстным. Если у царя составилось именно такое мнение о Бобарыкине, то понятно, почему он не спешил удовлетворить Никона, по жалобам которого Бобарыкин являлся совершенно иным человеком.

Мы уже останавливались на деятельности одного из любимцев царя Алексея, Феодора Михайловича Ртищева, видели покровительство, которое он оказывал просвещению; потом видели, что ему приписывалась попытка обращения к кредиту во время безденежья. До нас дошло житие Ртищева, краткое и написанное в виде похвального слова, но все же сообщающее нам некоторые любопытные известия о деятельности лица и его характере. Житие выставляет Ртищева человеком необыкновенно благоразумным, умеренным, говорит, что он сдерживал Морозова и Никона. Майерберг подтверждает свидетельство жития, также выставляет благоразумие Ртищева, которым он, не имея еще 40 лет, превосходил стариков. В житии встречаем еще несколько любопытных известий о характере Ртищева: так, например, продавая одно из своих сел, он уменьшил цену с условием, чтобы покупатель хорошо обходился с крестьянами: подарил землю городу Арзамасу, узнавши, что она нужна жителям, а купить се они не в состоянии; при смерти умолял наследников об одном — чтобы хорошо обходились с крестьянами. Вообще, вглядываясь в характер и деятельность любимцев царя Алексея, людей, им выведенных и поддерживаемых, Ртищева, Ордина-Нащокина, Матвеева, нельзя не признать, что он обладал драгоценнейшим для государей талантом — выбирать людей.

По личному характеру и отношениям всей этой знати мы также можем видеть, что и власть сына Михаилова не могла встречать препятствий с этой стороны. Мы уже видели, что интересы, которые поддерживало московское боярство при Иоанне III, сыне и внуке ео, сменились другим интересом: преклонившись пред властию великих государей, знатные роды начали хлопотать по крайней мере о том, чтобы высшие должности не выходили из их среды, чтобы не сидеть вместе с каким-нибудь Андроновым, не подчиняться и своему брату, не только человеку низшего происхождения. После тяжелого для некоторых правления Филарета Никитича они успели отделаться от Репнина благодаря мягкости царя Михаила. Царь Алексей во время молодости был еще более похож на отца, чем после, что всего лучше видно из писем его к Никону в Соловки и князю Трубецкому во время первого похода под Смоленск. Впрочем, и в это время у него уже был любимец из худородных, Матвеев, но последний имел осторожность не выдаваться вперед. Во время походов, как говорят, государь становится самостоятельнее: он сближается с Ординым-Нащокиным, который не имеет осторожности Матвеева, и столкновения начинаются. Алексей Михайлович находится по характеру своему в затруднительном положении: с. одной стороны, он считает необходимым поддержать задорного Афанасья, с другой — как же оскорбить Одоевского и Долгорукого с товарищи? Не имея сил действовать прямо и открыто, Алексей Михайлович, как все люди его характера, уходит, прячется, распоряжается тайком, чтобы избежать сопротивлений, неудовольствий; он заводит свой собственный приказ, приказ Тайных дел, из которого посылает бумаги, собственноручные письма, наказы, о содержании которых никто не должен знать, кроме получающего; отсюда получает и Афанасий наказы мимо старших, сюда пересылает свои мнения, свои жалобы. Между тем Одоевский и Долгорукий получали также удовлетворение; их царь называл великими и полномочными послами, а на имя стародавных честных родов ; приписал было к ним в третьих и товарища их, Афанасья Лаврентьевича, но зачеркнул, потому что впереди написано было: стародавных честных родов. И вот со всеми этими уступками Алексей Михайлович доводит своего Афанасья до боярства, доводит под конец до боярства и дьячего сына Матвеева. Тихо, незаметно очищается путь, по которому так смело пойдет младший сын Алексея.

Здесь мы оканчиваем историю Древней России. Деятельность обоих сыновей царя Алексея Михайловича, Феодора и Петра, принадлежит к новой истории; но прежде, нежели приступим к изображению этой деятельности, мы должны изложить состояние России, в каком оставил ее царь Алексей. Этим изложением начнем следующий том.

Дело по жалобе ратных людей на князя Ив. Андр. Хованского и сыновей его (Архив минист. юстиции, столбцы Приказного стола, № 1619).

Грамота князя Хованского государю: «В нынешнем во 174 году в ноябре послал я челобитныя заводныя, одна полковая, только полк про нее не ведает, а завели те челобитные ведомые составщики и гилевщики новгородцы Петр Арцыбашев, Михайло Теплев, Павел Мартьянов, князь Ив. Мышецкой, Василей Ушаков, Афанасий Уваров, новоторжец Сава Цыплетев и иные такие же плуты, и против тех заводных челобитен дворяне принесли заручныя челобитныя и сказки, что оне про те составныя челобитныя не ведают, а Петра Арцыбашева велел я посадить в тюрьму для того, чтоб от него воровские заводы не множились, во Пскове не без лазутчика, услышит такой мятеж и составныя челобитныя и ведомость учинит: неприятелю, слыша несогласие в полку, то и радость. И он, Петр, от такового злого умысла ни отстал, наипаче зло ко злу прилагает, выходит из тюрьмы ночью и в день тайным обычаем, напоил сторожей пьяных и ходит к советникам своим и завел такую ж составную челобитную и призвал к себе и к советникам своим невинных, которые подобострастны им, велят руки прикладывать, напоя пьяных, а иным неволею, и в тюрьме ночью тайным обычаем. За божие и за твое, великого государя, дело ненавидим холоп твой от тех воров, будто от меня разбор учинился и что не отпустил к тебе, великому государю, челобитчиков их бить челом об отпуске, а говорил им, что неприятель стоит за Двиною в собранье: как вам бить челом об отпуске? А что разбор учинен, и то тебе, великому государю, в казне прибыль будет большая, напрасно никто нс станет жалованья иметь, за кем 15 дворов, то без жалованья, а хотя за ком один двор, вычету рубль у него, и дать 15 рублев, а он возьмет 14, а беспоместным и пустопоместным указныя статьи, за то тем ворам ненавидим стал».