Рене Фюлёп-Миллер - Святой дьявол: Распутин и женщины

Все это было слишком хорошо известно женщинам, ежедневно собиравшимся в квартире Распутина; и когда робкая Мария Алексеевна спустя какое-то время вышла из кабинета еще более испуганная и печальная, множество глаз испытующе уставились на нее, чтобы по ее виду, по походке узнать, что произошло. Через несколько минут в прихожей появился и старец, волосы на висках растрепались; тяжело дыша, с пылающим лицом он подошел к группе из трех крестьянок и принял их жалобу на жестокое обращение помещика. Две монахини из Верхотурья просили его благословения и получили его, какой-то тучный господин, банкир из Киева, прибывший со слугой, просил о разговоре с глазу на глаз, посыльный барона Гинзбурга передал довольно крупную денежную сумму и записал ее в своем блокноте, скульптор Аронсон, работавший над бюстом Распутина, договорился с ним о следующем сеансе, и, таким образом, Григорий Ефимович опять был втянут в суматошную круговерть.

Вошли две женщины, обе очень хорошенькие, в элегантных меховых шубках, одна брюнетка, вторая светловолосая с голубыми глазами. Они были подругами, приблизительно неделю назад прибыли из Москвы, чтобы попросить помощи у Распутина.

Домочадцы и ученицы Распутина при появлении москвичек пришли в сильное возбуждение и напряженно всматривались в них. Загадочное поведение этих женщин уже в течение нескольких дней удивляло и возмущало их, так как обе красавицы оказывали «дьявольское сопротивление» и иногда полностью выводили из равновесия святого отца. Ночи напролет бедный старец пил и буйствовал, чтобы забыть досаду и обиду, которые ему причинили эти «высокомерные чертовки».

Сестра Акулина особенно возмущалась этими москвичками, так открыто злоупотреблявшими чувствами Распутина. После того как старец как-то после прихода обеих дам отсутствовал целую ночь, Акулина утром спросила одну из них, Леночку Дьянумову, не ночевал ли он у нее, та возмущенно отрицала. Сама мысль о том, что есть женщины, которые отказывают святому отцу, приводила учениц, и особенно сестру Акулину, в сильнейшее возмущение, тем более что благосклонности этих дам Распутин придавал, по-видимому, особое значение.

Со смешанным чувством удивления, негодования, иронии и пренебрежения поклонницы старца рассказывали, как Леночка Дьянумова появилась у Распутина в Москве с просьбой защитить мать-немку, которой грозила высылка из Киева, и как Григорий Ефимович мгновенно заинтересовался ею. Уже при первой встрече он наградил ее прозвищем Франтик, поцеловал и после своего отъезда из Москвы забросал телеграммами, объяснениями в любви.

Вскоре Леночка появилась в Петербурге и уже при первом посещении старца сильнейшим образом рассердила его своим желанием привести в его квартиру одного знакомого своей подруги. Это желание вывело Распутина из себя, потому что он решил, что Франтик прибыла из Москвы с любовником и хочет представить того ему, Распутину.

— О, ну и хороша же ты! — в возмущении воскликнул он. — Привезла из Москвы своего мужика! Не можешь расстаться с ним! Приходишь ко мне, чтобы просить об одолжении, и приводишь своего мужика! Ну, я не хочу для тебя ничего делать! У меня в Петербурге достаточно женщин, которые меня любят и милуют! Ты мне не нужна!

Затем он рванулся к телефону и заговорил нервно дрожавшим голосом:

— Любимая, ты свободна? Я иду к тебе? Ты рада, да? Жди, я скоро буду!

После чего повесил трубку, торжествующе посмотрел на недоступных посетительниц и гневно заметил:

— Вы видите, я не нуждаюсь в московских дамах! Мне милее женщины Петербурга!

Но уже на следующее утро Распутин позвонил и самым любезным тоном попросил у нее прощения, и уговаривал как можно скорее посетить его. С этой минуты Франтик стала частым гостем на Гороховой и приводила с собой подругу Леллу, которая нуждалась в помощи Распутина по поводу чрезвычайно запутанного семейного дела. Он принимал обеих женщин с величайшей любезностью и с каждой в отдельности был в кабинете, но они всегда умело отклонялись от его желаний.

Ученицы все более нервничали, потому что они чувствовали, что общение с высокомерными москвичками вызовет у старца досаду и разочарование. Неоднократно то одна, то другая пытались предостеречь его, излечить от этой непонятной страсти, но он категорически запретил любое вмешательство, а однажды по желанию красавицы отклонил приглашение из Царского Села.

Обе подруги искусно умели обнадеживать старца некоторыми уступками и таким образом удерживать его, но при этом никогда не выполняли его настоящих желаний. Они явно стремились поддерживать его симпатию, избегая при этом ответного вознаграждения. Григорий Ефимович становился все настойчивее и однажды даже ночью отыскал в гостинице «охваченных бесом высокомерия» москвичек. Напрасно он толковал им о человеческой любви и их счастье и рассказывал, что без любви душа темнеет и Бог отворачивается от людей; любовь — это заповедь Господня, которую надлежит исполнить, как и любые другие, чтобы не оказаться во власти дьявола.

Так проходили дни и ночи, а Распутину не удавалось достичь цели. В нервном напряжении ходил он по столовой из угла в угол с искаженным от злости лицом, пил вино и вел себя, как дикий зверь. Когда все привычные средства, делавшие женщину доступной, были перепробованы, Распутин в час ночи появился у Леночки в сопровождении министра, помощи которого она просила. «Ну, открой же, моя милочка, — молил он у дверей, — я привел к тебе министра, и мы в несколько минут сможем уладить все дело!»

Но москвички в своем дьявольском сопротивлении зашли так далеко, что не впускали в квартиру Григория Ефимовича и министра, и тем пришлось уйти не солоно хлебавши. Чтобы притупить разочарование, старец вместе со знатным спутником отправился в ресторан и только для телефонного разговора с Царским Селом вернулся домой в десять часов утра.

Когда он, с тяжелой головой, не выспавшись, в плохом настроении стоял в приемной и разговаривал с просителями, весело и непринужденно, как будто бы ничего не случилось, вошли москвички. Тут старца охватили невероятная ярость и возбуждение. Он провел женщин через прихожую в свой кабинет, устремился в столовую и вскоре вышел оттуда с бутылкой вина в руке; он был очень бледен, и в глазах горело темное пламя. Тем временем некоторые ученицы протиснулись к Леночке и Лелле и почти умоляюще попросили, наконец, прекратить свое сопротивление и больше не мучить святого отца. Затем Распутин налил в чайные стаканы вино и приказал всем присутствовавшим выпить его.

— Я люблю этих московских дам! — вскричал он. — Я люблю их, несмотря на то, что они терзают меня! Из-за них я всю ночь напролет пьянствовал, потому что они зажгли пожар в моем сердце! — Он снова вышел в приемную и увидел