Рене Фюлёп-Миллер - Святой дьявол: Распутин и женщины

— В жизни не так много хорошего, — ответила я. Он рассмеялся, и я увидела его белые крупные зубы, напоминавшие клыки животного.

— И это ты говоришь? У тебя не все хорошо? — Он погладил меня по лицу и добавил:

— Послушай, что я тебе хочу сказать! Ты читала в духовных книгах о терзаниях из-за чувственных желаний? Может ли Господь Иисус Христос проклясть меня за это?

Он зажмурил глаза и сквозь веки окинул меня быстрым взглядом, глаза на мгновение вспыхнули и тут же снова погасли.

— Я читала об этом, — не раздумывая, ответила я.

— Нет, погоди, ты только погоди немного! — прервал он меня и крепче сжал мои колени. — Я объясню тебе, о чем речь. Я утверждаю, что до тридцати лет можно грешить, но потом приходит время обратиться к Богу, понимаешь? И только тогда ты научишься полностью отдаваться своими мыслями Господу, тогда ты сможешь снова грешить, потому что это будут грехи особого свойства — понимаешь? И от того, чего коснулся грех, можно снова освободиться через покаяние. Раскайся, и все опять будет хорошо. Знаешь что, приходи на следующей неделе к ужину — хочешь?

— Нет, я не хочу, — возразила я.

Он забеспокоился, приблизил лицо ко мне, погладил по плечам и рукам:

— Подожди, подожди, не так быстро, я тебе все объясню. Словами, моя милая, все не объяснишь, в этом надо убедиться на деле! Приходи ко мне почаще, маленькая пчелка, ты мне нравишься, и тогда ты все поймешь! Любовь — это самое главное! Тебе ясно каждое слово любовника, но пока я тебе чужой, я могу говорить что угодно, все это в одно ухо влетает, а в другое вылетает! Может быть, тебе кто-нибудь уже рассказывал об этом? Или у тебя много поклонников?

Невольно я отклонилась назад, потому что он уж слишком навалился на меня, прямо-таки приклеился. Вдруг он быстро поцеловал меня в уголок рта, но сделал это так просто, что мне невозможно было уклониться.

— Зачем ты возишься с ними со всеми? — прошептал он, полуприкрыв глаза. — Приходи ко мне, пошли их всех к черту, и я объясню тебе весь смысл жизни!

Вошла Дуня, чтобы позвать Распутина к телефону; спустя несколько минут он вернулся, опять сел напротив меня, причем так же, как и раньше, крепко сжав мои колени.

— Ну, что ты еще хочешь мне сказать, мой ангел? — Глаза его ярко вспыхнули, он наклонился ко мне и быстро прошептал: — Теперь я тебя уж не отпущу! Уж если ты единожды пришла ко мне, то больше не уйдешь! Пойми меня правильно, я тебе ничего не сделаю. Ну подойди, моя сладкая вишенка! — Он скрипнул зубами.

— Почему я не должна уходить? — возразила я весело.

— Какой у тебя номер телефона? — потянувшись через меня, он достал карандаш и лист бумаги и передал мне. Пока я писала, он наклонился надо мной, сжал плечи и жарко зашептал на ухо:

— Ну, что ты мне еще скажешь?

Я раздраженно отбросила его руку:

— Я пришла к вам попросить совета! Ведь вы хорошо знаете, где истина, а где грех.

Он испытующе взглянул на меня:

— Ты это знаешь?

— Нет, понятия не имею!

Распутин слегка улыбнулся, наклонился и быстро сказал:

— Все потому, что ты читаешь слишком много книг, в них, в книгах, не всегда есть смысл, скажу я тебе. Они только бередят душу. Вообще, знаешь, у меня тоже есть знакомая, которая много читает, совсем особенная; возможно, ты ее знаешь, великая княгиня Милица Николаевна. Она прочитала все книги, но не нашла то, что искала. Я много говорил с ней, она толковая, но не может обрести покоя. Любовь прежде всего, потом приходит и покой. Если ты будешь и дальше вести себя так же, как сейчас, то никогда не найдешь покоя. Она так же спрашивала про грех, и так же не поняла…

— А вы понимаете это? — спросила я. Он наморщил лоб и твердо посмотрел мне в глаза.

— Если ты хочешь знать, грешит только тот, кто грех ищет. Но тот, кто лишь проходит через него, над тем грех не властен. Если ты хочешь, я покажу тебе все. Приходи на следующей неделе к ужину, а потом ко мне; если у тебя в душе еще царит Рай, я покажу тебе такой грех, что ты не устоишь на ногах!

— Ну, этому я не верю! — засомневалась я, но тем не менее меня охватило странное чувство, словно колдун, шептал он похотливо:

— Ты хочешь, чтобы я тебе это показал?

Он посмотрел на меня, и его взгляд в одно мгновение стал снова добрым, приветливым и бесстрастным. Неожиданно мягко он спросил меня:

— Почему ты так смотришь на меня, душенька?

Притянув к себе мою голову, он поцеловал меня с достоинством священника и тихо сказал:

— Ах, ты моя милая…

В полной растерянности я посмотрела на него. Не был ли сном тот жаркий шепот: „Ты хочешь, чтобы я тебе это показал?“ Теперь передо мной сидел скромный, простодушный крестьянин с густой темной бородой и покорным взглядом ясных глаз.

Я поднялась:

— Мне надо идти.

— Только смотри, моя душенька, приходи еще! — сказал он, вставая и крепко обнимая меня. — Если ты будешь скучать, то позвони мне. Когда ты приедешь, моя маленькая душенька?

— До субботы я занята, — ответила я.

Он закивал:

— Ну, хорошо, хорошо, приходи в субботу вечером, в десять часов. Тебе подходит?

— Почему так поздно?

Он сдвинул брови:

— Ну приходи раньше, приходи в половине десятого, но точно, потому что я буду ждать тебя. Я тебе нравлюсь, так приходи. Ты придешь?

У него была привычка повторять последнее слово дважды.

— Я приду, — с этими словами я ушла.

В субботу вечером в назначенное время я позвонила в дверь квартиры Распутина. Открыла горничная Дуня и крайне неприветливо заявила, что Григория Ефимовича нет дома.

— Этого не может быть, — возразила я. — Он сам мне сказал, чтобы я приходила в это время!

Дуня смерила меня исподлобья недоверчивым взглядом, но все-таки впустила в прихожую, где уже весь гардероб был увешан дорогими шубами; так же, как и в первый раз горничная не позволила мне раздеться здесь, а провела в пустую приемную. Я села к окну, я чувствовала досаду и раздражение. Дуня несколько раз по звонку исчезала и проносила затем кипевший медный самовар, такой тяжелый, что с трудом тащила его.

— Ага, и самовар тоже, — подумала я. — Такой же огромный, как у нас в людской, в деревне.

Открылась дверь, и в прихожую торопливо вошел Распутин. На нем была голубая выходная рубашка, бархатные штаны и до блеска начищенные сапоги.

— Значит ты пришла, моя душенька! — сказал он, подошел ко мне, положил руки на плечи и наклонился поцеловать меня. Я отстранилась.

— Григорий Ефимович, — сказала я раздраженно, — предупреждайте, пожалуйста, свою прислугу, если вы кого-нибудь приглашаете!

Распутин постарался привести меня в хорошее расположение духа.

— Ну, не сердись, моя душечка, зачем тебе сердиться из-за этой надутой бабы? Я уже не раз говорил этой противной особе, чтобы она не показывала гостям свое рыло. Правда, в этот раз я не сказал ей, что ты придешь, ну извини, моя душечка!