Мариан Брандыс - Адъютант Бонапарта

К счастью для адъютанта, в самом содержании переписки не было ничего компрометирующего. Итальянские письма Сулковского, как я уже упоминал, рисуют картину войны в самых общих очертаниях, в них нет никаких тайн, никаких секретных подробностей, имена командующего и других полководцев упоминаются редко и чрезвычайно осторожно. Даже самый придирчивый глаз не мог бы усмотреть в этих объективных описаниях никаких признаков злой воли или нарушения служебных обязанностей. Но зато Бонапарта должен был обеспокоить сам факт, что интимные письма его личного адъютанта очутились в архиве одного из членов Директории.

Кто же передавал эту переписку Карно и чего он хотел этим добиться?

Ответ на первый из этих вопросов не встречает никаких трудностей. Письма могли быть переданы Карно единственно с ведома и согласия их парижского адресата - Петра Малишевского, любимого друга Сулковского. Чтобы ответить на второй вопрос, следует поближе присмотреться к личности Малишевского и его тогдашней деятельности.

В апреле 1796 года, еще до отъезда на итальянский фронт, Юзеф в письме к одному из товарищей так писал о Петре: "...Малишевский, о котором ничего не скажу, потому что если бы я захотел упомянуть о его талантах, патриотизме и учености, то заполнил бы все это письмо..."

Эти слова красноречиво говорят об отношении Юзефа к другу, но их никак нельзя счесть беспристрастной и достаточной характеристикой Малишевского.

Петр Малишевский, он же Малешевский, человек с двумя фамилиями, был фигурой сложной, не укладывающейся в однозначные определения. Его биографин кишит необычайными противоречиями. Когда ее читаешь, то возникает впечатление, что в этом стройном юноше с высоким лбом мыслителя и умным задумчивым взглядом заключались два совсем разных человека.

Первый Петр Малишевский - отец многочисленного семейства, человек по натуре спокойный и осмотрительный, ученый-экономист, для которого "наука была единственным удовольствием в жизни", прославился в истории прогрессивной польской публицистики как ярый республиканец, радикальный защитник прав польских мещан и крестьян, автор социальных и экономических работ, еще и по сей день поражающих свежестью взглядов, смелостью и глубиной мысли. Именно этого Малишевского любил Сулковский, именно об этом Малишевском спустя тридцать лет произнес чудесную посмертную речь Юлиан Урсын Немцевич, восхваляя его патриотизм и многие заслуги перед страной.

Но с тех же страниц биографии почтенного ученого, писателя и патриота предстает и другой Петр Малишевский - долголетний королевский осведомитель, который в 1793 году - значит, уже в период дружбы с героем Зельвы - доносил из Парижа Станиславу-Августу о подготовке восстания Тадеушем Костюшкой; подозрительный, интриган и автор ядовитых, разнузданных пасквилей на генерала Домбровского; политический авантюрист, вечно замешанный в какие-нибудь невероятные дипломатические или заговорщицкие аферы; человек, презираемый соотечественниками и преследуемый французской полицией, постоянно выслеживаемый, допрашиваемый, несколько раз находившийся под арестом.

Мне кажется, что благородный и преданный в дружбе Юзеф Сулковский знал только одного Петра Малишевского. Того, который уже во время первых варшавских встреч очаровал его умом, огромными знаниями, радикальными убеждениями и несчастным детством, так похожим на его собственное детство в дядиной Рыдзыне.

Другого Малишевского он знать не хотел и не верил в его существование. Людей, которые плохо отзывались о Петре, он считал клеветниками и ради защиты чести обожаемого друга не останавливался даже перед поединком. И вот именно этот другой Петр Малишевский своими честолюбивыми планами и интригами оказал серьезное влияние на жизнь Юзефа, повредил его карьере и, кто знает, не содействовал ли в некоторой степени его преждевременной смерти.

В период итальянской кампании Малишевский был видной фигурой в парижской эмигрантской среде. Этим он отнюдь не был обязан какому-нибудь особому доверию соотечественников. Наоборот, польские радикалы из кругов Депутации косились на него как на старого королевского агента, а польские "умеренные" из Агентства ненавидели его за радикализм и острую публицистику. Но официальные представители эмигрантских кругов вынуждены были часто пользоваться помощью и посредничеством Малишевского, так как у него было самое видное в Париже положение из всех поляков. Он имел множество знакомств среди высокопоставленных французов, особенно среди генералитета. Он дружил с генералом Шереном, начальником штаба Гоша, и с генералом Десолем, начальником штаба Моро, поддерживал оживленные отношения с генералами Жубером, Ожеро и Шампионне, какое-то время был ближайшим человеком генерала Бернадотта. Просто поразительно, что этот преуспевающий парижский буржуа, закоренелый штатский и решительный противник всяческих вооруженных действий, так льнул к людям в генеральских мундирах. Но ключ к этой загадке можно найти в его биографии. Все генералы, с которыми он общался, были известны как противники или соперники Бонапарта. А в сложной, запутаннейшей деятельности этого друга Сулковского одна только линия была прямой, последовательной, лишенной изломов, - это линия его отношения к Бонапарту.

Петр Малишевский был непримиримым, ярым врагом гениального корсиканца, начиная с его первых побед в Италии до крушения наполеоновской империи. Во время войн в Италии он нападал на него за то, что он "перечеркнул завоевания революции", и за недостойное отношение к итальянским республиканцам, среди которых у Малишевского было много близких друзей. Позднее он считал его "деспотом, не считающимся с мнением и силой навязывающим обществу законы и конституции".

Он обвинял его в сознательном обмане поляков, а также в отстранении от власти во Франции мелких буржуа и ученых. Он ненавидел его четырежды: как республиканец, как поляк, как интеллектуалист и как парижский мелкий буржуа. Неприязнь к победоносному полководцу зашла у него так далеко, что он отказывал ему в малейших способностях.

"Неужели нужны таланты, - спрашивал он в одном из своих писем, - чтобы делать людям зло?" Постоянно связанный с французскими противниками Бонапарта, он оказывается замешанным почти во всех сговорах и заговорах, начиная с венского дела Бернадотта в 1798 году и кончая заговором Мале в 1812 году.

Антинаполеоновские выступления его бывали иногда авантюрными и безответственными. Мне кажется, что одной из таких безответственных авантюр была именно передача Карно писем Сулковского. О подробностях этой интриги и обстоятельствах ее можно, разумеется, только догадываться. Неизвестно, сносился ли Малишевский с Карно через кого-то или непосредственно, действовал ли один или в сговоре со своими французскими приверженцами. Во всяком случае, кажется несомненным, что передача писем произошла без ведома их автора, так как Сулковский - как согласно утверждают все его французские и польские биографы - отличался удивительной лояльностью к своему начальнику и учителю.