Мариан Брандыс - Адъютант Бонапарта

Домбровский, который, добившись одобрения Директории, был уверен, что вопрос с легионами уже улажен, вышел от Бонапарта весьма удрученным. Он сразу догадался, кто был режиссером отрезвляющего приема, и в письме своему адъютанту Тремо открыто обвинил в этом Сулковского: "Это наш враг, er ist unser Feind! И даже не знаю почему!"

Сколько драматизма в этом скорбном возгласе, заключенном в письме Домбровского. Генерал еще до приезда в Милан знал кое-что о польском адъютанте Бонапарта, знал о славной странице его жизни 1792 года, слышал о его патриотизме и безупречной честности, возможно, даже рассчитывал на его поддержку в реализации своих планов. Полный горького изумления возглас "И даже не знаю почему!" в устах Домбровского имел в то время один смысл: такой человек, как Сулковский, не должен быть врагом легионов!

Я полагаю, что большинство польских читателей этой книги, воспитанное под влиянием вот уже почти двухсотлетнего культа "польских легионов", полностью разделяет гневное изумление Домбровского, вызванное позицией нашего героя. Поэтому я хотел бы вкратце прояснить сложные мотивы его позиции. А она объясняется не только болезненной обидой самолюбивого молодого капитана, но и причинами более общего порядка. Чтобы понять всю сложность этой проблемы, необходимо окунуться в тогдашнюю политическую атмосферу, окружавшую польскую эмиграцию во Франции и Италии.

Изучая источники и материалы того периода, я просмотрел в различных библиотечных и архивных собраниях несколько сот писем, отправленных из Парижа на родину польскими эмигрантами, покинувшими страну после разделов. Содержание этой корреспонденции поразило меня своей непосредственностью и удивительно человеческими нотами, которые редко сохраняются даже в лучших исторических исследованиях. Разбирая эту выцветшую от времени вязь строчек, адресованных к родным и друзьям в Варшаве или в глухих галицийских деревнях, ясно видишь несчастных изгнанников, оторванных историческим катаклизмом от родной стороны и брошенных на мостовые чужих столиц, терпящих там лишения, голод, чисто эмигрантские унижения и, прежде всего, вянущих от тоски по родине.

Во всей этой изгнаннической переписке на первый план выдвигается отчаянная ностальгия и страстное стремление вернуться на родину. Но в письмах "рядовых" эмигрантов это выглядит иначе, нежели в письмах политических вожаков эмиграции. Тоска малых сих проявляется в сентиментальных воспоминаниях или во взрывах отчаяния, а тоска предводителей находила выход в спорах о будущем строе Польши и в различных военноосвободительных проектах.

Политическая борьба между правыми и левыми группировками костюшковского лагеря, перенесенная из Польши в эмиграцию, со всем ожесточением велась двумя эмигрантскими партиями - правым Агентством и левой Депутацией.

Одной Польши добивались умеренные политики из Агентства Франтишек Барсе и Юзеф Выбицкий и совсем другой - радикальные предводители Депутации: экспиарист Франтишек Ксаверий Дмоховский, заклейменный королем Станиславом-Августом как "сеятель якобинских максим", ближайший соратник Гуго Коллонтая и публицист Юзеф Каласантий Шанявский, только что прибывший из Польши представитель варшавских "кружковцев", и, наконец, генерал Дионисий Мневский, бывший командующий Куявским восстанием.

Различными были и концепции вооруженной борьбы за независимость. Главный идеолог Агентства Юзеф Выбицкий, зачарованный победной славой Бонапарта, с первой минуты добивался от Директории создания польских вооруженных формирований в Италии. В командующие он поочередно рекомендовал находящихся во Франции польских генералов - Юзефа Вельгорского и Юзефа Зайончка. Когда ни одна из этих кандидатур не получила согласия французского правительства, Выбицкий вызвал в Париж одного из наиболее заслуженных костюшковских воинов и своего личного друга генерала Яна Генрика Домбровского.

Депутатская партия, более тесно связанная с родиной, чем Агентство, в своей политике, направленной на обретение независимости, делала упор прежде всего на организацию восстания в Галиции. Поэтому группировка эта всячески поддерживала воинские формирования в Молдавии и Валахии и недоверчиво относилась к идее итальянских легионов, считая, что создание армии в стране, столь далекой от родины, отвлечет внимание от главного фронта борьбы.

По прибытии Домбровского в Париж активные старания Выбицкого создать итальянские "легии" снискали наконец неохотное согласие Директории. С этой минуты политический спор между двумя партиями стал еще более резким и принял характер неприятного сведения личных счетов. Противники Агентства всячески старались дискредитировать в мнении эмиграции кандидата в командующие будущими легионами. В этой атмосфере обоюдного ожесточения и взаимных доносов, направляемых французскому правительству, политические аргументы смешивались с чисто личными счетами по недавнему прошлому.

Акции против Домбровского возглавлял его земляк, генерал Дионисий Мневский, отважный предводитель Куявского восстания, которому даже Выбицкий отдавал должное в своих записках, отмечая, что он "был добрым поляком и вложил много стараний в общее дело, но с момента прибытия генерала Домбровского в Великопольшу воспылал к нему неприязнью и с нею даже в Париж прибыл..." К политической акции Мневского и других депутатских публицистов охотно присоединились все ожесточившиеся эмигрантские завистники и личные враги Домбровского. На голову несчастного генерала посыпалась целая лавпна обвинений, оговоров и инсинуаций.

Домбровскому припомнили его немецкий склад характера, плохой польский язык, чрезмерное честолюбие и склонность к интригам. Тот факт, что после подавления восстания он был одаряем особыми симпатиями Суворова, раздули до размеров измены народу. Из-за того что он находился в Берлине, а Фридрих-Вильгельм II предложил ему высокую должность в своей армии, было объявлено, что его "пруссаки подкармливают".

Поносимый и оскорбляемый Домбровский на все эти обвинения отвечал с невозмутимым спокойствием:

"Ежель бы раде себя только старался, так уш давно бы был на службе некоего монарха, недоброжелателя отчизны нашей, весь в звездах, богатый и довольный; а тут я от каждова завишу, никто мне не платит, долгов нещетно, а делов непомерно, и все сие черес радение отчизне нашей..." Но неистовствующие противники генерала не желали вникать в глубокую правду этих не очень-то грамотных высказываний. В последние дни перед отъездом Домбровского в Италию акция против него приняла даже форму физических атак на его личность. "Генерал Зайончек из зависти, что сей жребий не пал на него, в момент отъезда посетил Домбровского на его квартире и вызвал его на поединок..."