Мариан Брандыс - Адъютант Бонапарта

Суть взаимоотношений адъютанта и полководца, пожалуй, лучше всего выразил известный французский писатель XIX века А. В. Арно, который, будучи участником египетской экспедиции, имел возможность близко общаться как с Бонапартом, так и с Сулковским.

В книге "Воспоминания шестидесятилетнего", изданной в 1833 году в Париже, Арно так обобщает выводы из своих наблюдений за несколько месяцев:

"Сулковский был человеком из Плутарха... Одаренный смелостью и сообразительностью, способный успешно выдержать любой экзамен как в дипломатии, так и на войне, он напоминал умом и характером того, кому был предан без любви и кого больше уважал, чем обожал...

Он осуждал своего командующего с суровостью подчас предельной... Он ненавидел его, одновременно восхищащаясь им... И все же он был одним из таких людей, на которых Бонапарт мог полностью положиться... Потому что он был человеком чести. Чувство долга заменяло ему симпатии к полководцу. Так же обстояло дело и с командующим, привязанность которого к адъютанту основывалась не на чувстве, а только на понимании его полезности.

Их взаимные отношения, не являясь дружбой, были не менее крепки".

Война между Францией и Австрией закончилась в середине октября 1797 года. На поляков в Италии это обрушилось совершенно неожиданно, как пресловутый "гром среди ясного неба". Правда, в североитальянском городке Удине, расположенном возле австрийской границы, вот уже несколько месяцев шли мирные переговоры, но Бонапарт делал все, чтобы уверить своих польских приверженцев в том, что война скоро не кончится.

Не принимая личного участия в переговорах в Удине, он предавался отдыху в близлежащем альпийском замке Пассарьяно и, окруженный высшими французскими и польскими офицерами, рисовал перед ними картины новых военных кампаний. С Сулковским, Бертье и с математиком Монжем он разрабатывал первые зыбкие проекты покорения Египта и Индии; с Домбровским, Князевичем и Вельгорским, которые часто прибывали из Местре, где стояли легионы, охотно беседовал о польском сейме, который должен был собраться в Милане, о будущей освободительной войне в Польше, а также заверял своих гостей в неизменной любви к польскому народу (ссылаюсь на письменное сообщение генерала Князевича: "Я могу Вас заверить, что люблю польский народ").

Я отнюдь не собираюсь утверждать, что обещания и декларации Бонапарта были сплошь неискренними. Его уверения в "любви к польскому народу" имели определенную реальную основу. Хотя по-французски подобные заявления не звучат так серьезно, как по-польски, все же кажется несомненным, что Наполеон действительно симпатизировал польским легионерам. В последующих кампаниях он научился ценить поляков за их отвагу, самоотверженность и боевые качества, но тогда, в Италии, любил их главным образом за то, что свои чаяния национальной независимости они связывали прежде всего с его личностью и его победами. Мы знаем от историков, что в трудные политические моменты итальянский побеванные, все же пошли дальше за Бонапартом. Иначе и не могло быть. Вооруженные силы революционной Франции в сочетании с гением ее выдающегося полководца были в то время единственным шансом "возрождения свободной Польши".

Шимон Ашкенази в своем труде "Наполеон и Польша" описывает незабываемую сцену. 27 октября - через десять дней после Кампо-Формио - Домбровский повел легионы на новые квартиры в Феррару. Вымотанные и хмурые легионеры угрюмо тащатся, как в похоронной процессии. Подле Падуи они встречают карету, окруженную всадниками. В карете Наполеон и его жена Жозефина, которую обожающие звонкие эпитеты парижские газетчики уже успели окрестить Мадонной Победы (Nortre Dame de la Victoire).

Бонапарт останавливает колонну и обращается к польским легионерам с кратким приветственным словом. "Он советовал не терять ни бодрости, ни веры в то, что они когда-нибудь благополучно вернутся на родину".

Мадонна Победы еще эффектнее демонстрирует свое расположение к обманутым легионерам. Она срывает со шляпы мужа генеральский плюмаж и раздает его перья на память польским офицерам. Оказывается, добрым словом и красивым жестом у поляков можно добиться всего, в особенности если они находятся в бездыханном положении. Одаренные перьям!! штабисты в один момент обретают веру в полководца, который так жестоко обманул их надежды. "Оживленные офицеры после его отъезда поклялись, что верно прослужат три года в легионах и будут ждать лучшей доли". О реакции рядовых легионеров на приветственную речь полководца и его плюмаж историк не упоминает.

Спустя несколько дней после этого эффектного примирения с Домбровским и легионами Бонапарт выехал на ратификационный конгресс в Раштадт. Сопровождал его другой обманувшийся в надеждах поляк - - Юзеф Сулковский. Из Раштадта полководец и адъютант вернулись в Париж, чтобы совместно заняться подготовкой к новой военной кампании.

Победитель Итальянской кампании свершил триумфальный въезд в столицу 6 декабря 1797 года. Толпы парижан приветствовали его с неподдельным энтузиазмом, потому что триумф, который создал Франции этот невзрачный генерал с несколько странным именем, превзошел самые смелые ожидания. Австрийский император и все князья империи были вынуждены официально признать Французскую республику. Из Италии выкачали 20 миллионов франков военной контрибуции. Перед восхищенными глазами жителей Парижа следовали бесконечные вереницы повозок, нагруженных бесценными произведениями искусства из Пармы, Флоренции, Рима и Венеции, которые оценивали в 200 с лишним миллионов. Корабли, захваченные в Генуе, Ливорно и Венеции, удвоили французский флот. Тулонские эскадры безраздельно господствовали в Средиземном море, в Адриатике и Ливанте. Перед Лионом, Провансом и Дофине, после того как были открыты большие ворота Альп, появились неограниченные возможности для торговли.

Директория принимала участие во встрече победителя с показным радушием, за которым таился страх за свое будущее. Бонапарт отнюдь не старался рассеять тревогу "трусливых адвокатов". По случаю торжественного вручения правительству документов о заключении мира он произнес перед Люксембургским дворцом речь, которая буквально парализовала директоров.

"Вручаю вам этот трактат, подписанный в КампоФормио, ратифицированный императором, - кратко сказал он. - Мир этот обеспечивает свободу, счастье и славу Республике. И если счастье французского народа будет зиждиться на лучших органических законах, вся Европа станет свободной..."

После этой недвусмысленной критики не только правительства, но и формы правления Директория решила как можно скорее выпроводить из Франции небезопасного генерала. Еще во время его пребывания в Раштадте был издан декрет, назначающий его командующим экспедиционной армией, которая должна была нанести удар Англии. Теперь же спешно началась пропагандистская подготовка новой военной кампании. Торжественный бал, устроенный через несколько дней в честь итальянского победителя, носил уже явный характер антианглийской демонстрации. "Во всех пригласительных билетах лиц, являющихся на бал, просили не пользоваться для своего наряда никаким предметом английского производства".