Мариан Брандыс - Адъютант Бонапарта

В приложениях к своему труду "Наполеон и Польша" он утверждает следующее: "Сказка о намеренной отправке его (Сулковского) на смерть Бонапартом - неуклюжая выдумка Сент-Альбена с Малишевским". Кратко, но для ученого слишком категорично. Следует, однако, помнить, что Шимон Ашкенази, наш великий неоромантический историк, относился к Наполеону так, как относится автор романа к своему любимому литературному герою. Противников гениального корсиканца он воспринимал как личных врагов. Люди, выступающие против Бонапарта, в его трудах, как правило, определяются как личности "скользкие", "двуличные" или, в лучшем случае, "сомнительные"; это особенно видно в отношении к французским и польским якобинцам. Единственным, пожалуй, противником Бонапарта, одаренным симпатией Ашкенази, был именно легендарный Сулковский. Так что нет ничего удивительного, что он старался примирить его после смерти с Бонапартом.

Но штабные документы и свидетельства современников, связанные с 22 октября, отнюдь не дают оснований столь категорически отвергать версию Сент-Альбена.

Прежде всего неизвестно, на чем ученый основывает свое утверждение, что это был "вымысел Сент-Альбена с Малишевским". Сент-Альбен написал биографию Сулковского через несколько лет после смерти Малишевского, а немногие его упоминания об этом "соавторе" говорят о том, что он относился к нему сугубо отрицательно.

Во-вторых, основные утверждения Сент-Альбена совпадают с фактическим положением вещей, воспроизведенным на основе документов. Серьезное недоверие вызывает только этот "восточный жест" Бонапарта. Но и это с грехом пополам можно объяснить. Бонапарт - как и все диктаторы или кандидаты в диктаторы - имел явную склонность к театральным эффектам. В Египте, чтобы расположить к себе местное население, он охотно демонстрировал, что он уже "обасурманился": заявлял, что исповедует учение пророка, а во время торжественного Праздника Нила - к огорчению некоторых подчиненных - даже появился в египетском костюме. Так что он мог позволить себе некоторые восточные жесты, и одним из них мог проститься с Сулковским. А если так было (трудно поверить, чтобы столь эффектную деталь биограф мог просто выдумать), то после смерти всеми любимого адъютанта этот "восточный жест" полководца сразу же вспомнили и соответствующим образом истолковали. Друзья Сулковского, знающие о его столкновениях с Бонапартом, имели право подозревать последнего в самых злостных намерениях по отношению к адъютанту; тем более что некоторые обстоятельства, предшествующие смерти Сулковского, работают в пользу этих подозрений.

Еще и сегодня, когда просматриваешь исторические материалы, касающиеся этого события, не можешь понять, почему столь опасную и ответственную рекогносцировку поручили офицеру, освобожденному от линейной службы по состоянию здоровья и откомандированному для несения цивильных обязанностей, человеку с еще незажившими ранами, ограниченному в свободе движений пластырями и повязками. Состояние здоровья адъютанта подтверждают все документы, об этом даже писал Бонапарт в рапорте Директории.

Нет сомнений, что Сулковский взялся за это поручение добровольно. Это полностью отвечало его натуре, его неуемной жажде военной славы и прежде всего психическому состоянию в тот момент. Но Бонапарт моги должен был не принять этого добровольного предложения. Мы знаем от историков, что Бонапарт по мере возможности берег своих подчиненных, в особенности ближайших соратников. В данном случае дело касалось офицера, представляющего незаурядную ценность и просто незаменимого.

Историки, работающие над воссозданием фактического положения октябрьских событий, стараются как-то объяснить это. Они утверждают, что командир разведывательного патруля должен был быть человеком исключительно ответственным, поскольку задание состояло не только в проведении рекогносцировки, но и в принятии самостоятельного решения, должен ли генерал Доммартен начать обстрел мечети Аль-Азхар. Такую задачу командующий мог поручить только одному из своих личных адъютантов (aides de camp), а из адъютантов с такими данными был при нем в то время (якобы) только Сулковский. "Почетным" адъютантам из родственников командующего, таким, как Луи Бонапарт и Евгений Богарне, или из родственников членов Директории, таким, как Мерлен, подобные рискованные задания никогда не поручались. Остальные адъютанты, Лавалетт и Дюрок, несомненно, находились в разъезде. Но тогда, несмотря на все усилия апологетов Наполеона, неясна роль остальных адъютантов - Круазье и Жюно. Правда, из одного документа, кажется, получается, что Круазье как раз в этот день выехал в Александрию, но Бурьен, секретарь и друг Бонапарта, утверждает совсем обратное.

Бурьен ясно пишет, что Круазье был тогда в штаб-квартире, что именно он обратил внимание Бонапарта на состояние здоровья Сулковского и даже получил разрешение заменить раненого товарища, но "Сулковский уже уехал". Что касается Жюно, то один из историков старается внушито, что он не годился для этого задания из-за своих "средних умственных способностей". Но это звучит уже юмористически. "Средние умственные способности"

Жюно, которые якобы были причиной отвода его кандидатуры в командиры разведки, не помешали впоследствии Наполеону сделать его сановником империи, командующим армией и самостоятельным руководителем португальской кампании.

Удивляет и то, что Бонапарт, хорошо зная, каким опасным и важным является задание Сулковского, выделил ему такой жалкий эскорт. Я считаю, что малочисленность эскорта уже тогда должна была вызвать разные нарекания и подозрения. Об этом свидетельствуют поразительные противоречия, которые выявляют в этом деле исторические документы. По свидетельству адъютанта Лавалетта и секретаря Бурьена, Сулковского сопровождали пятнадцать кавалеристов. Из этих показаний, вероятно, прямо или косвенно почерпнул свою информацию Ортанс Сент-Альбен. Бонапарт в рапорте, посланном Директории, и в коммюнике, помещенном в газете "Курьер де л'Эжипт", вообще не называл численного состава эскорта. Но назавтра после подавления восстания он записал: "Сулковский во главе нескольких разведчиков был убит вчера утром". Спустя двадцать лет, когда на острове Святой Елены император диктовал свою "Египетскую и сирийскую кампанию", число это поразительно возросло. Вспоминая трагедию несчастного патруля, Наполеон заявил тогда: "Адъютант Сулковский отправился с двумястами конниками..." По поводу безупречной памяти Бонапарта ходит столько легенд, что трудно пройти мимо этой ошибки. Кстати, в "Египетской и сирийской кампании" есть много и других отступлений от правды, куда значительнее (например, численность неприятеля в битве под пирамидами автор определяет в 90 тысяч, когда научно доказано, что мамелюкских воинов было всего лишь 6 тысяч и 12 тысяч прислужников, в бою не. участвующих), но каждое из этих отступлений от истины служило определенной цели - или содействовать вящей славе свергнутого цезаря, или оправдать его ошибки.