Мариан Брандыс - Мария Валевская

Под влиянием матери-настоятельницы пани Лончиньска.ч забрала дочь домой. Граф Орнано предполагает, что причиной оставления пансиона было то, что ее "политическипатриотические интересы" оказались сильнее религиозного признания. Так она и вернулась домой, "ле очень образованная, но совершенно невинная", - удовлетворенно заключает Фредерик Массон.

В момент возвращения в Кернозю Марин было неполных шестнадцать лет, но, несмотря на столь юный возраст, уже нашлись претенденты на ее руку. Охотников было наверняка много, но Массон и Орнано говорят больше об одном, полнее других представленном в воспоминаниях. Это был "очаровательный молодой человек, располагавший всем, что нужно, чтобы понравиться, который пришелся ей по вкусу с первого взгляда. Он был богат, красив, но это был русский, сын одного из тех генералов, которые угнетали Польшу". Не могло быть и речи, чтобы Мария вышла за него, поскольку, - как пишет Массон, - "одного предложения, что она выйдет замуж за пруссака или русского, врага ее народа, схизматика или протестанта, достаточно было, чтобы вывести ее из обычного состояния ангельской доброты".

Сразу же после отказа чужеземцу на арене появился другой конкурент самая козырная карта в округе - богатый аристократ из соседнего имения Валевицы, камергер Анастазий Колонна-Валевский, варецкий староста.

И он победил, хотя был ровно вчетверо старше бедной Марыси.

Положение панны Лончиньской в канун брака с Валевским живо воссоздает ее переписка с подругой Эльжуней, приведенная в книге графа Орнано. Даже самые строгие критики правнука-биографа не оспаривают подлинности цитируемых им писем, хотя, как это окажется позднее, с перепиской этой будет много хлопот.

Прежде всего необходимо расшифровать адресата - "Эльжуню". Массон, изучая воспоминания Валевской, пытался идентифицировать одну из ее подруг, которая в 1807 году рьяно склоняла ее предаться, или, вернее, отдаться, Наполеону. В связи с этим французский ученый писал в отсылке к своему труду: "Документы, которые были в моих руках, не указывают точного имени этой молодой дамы, но многое говорит за то, что речь идет о госпоже Абрамович, которой Наполеон в 1812 году, когда он приехал в Вильно, поручил представить ему светских дам.

В Варшаве в 1807 году госпожа Абрамович... была тесно связана с Валевской..."

Гипотеза Массона кажется верной, если не считать одной мелочи, а именно, что в 1807 году пани Абрамович еще называлась Цихоцкой.

Орнано тут же подхватил осторожное предложение своего предшественника и развил его со свойственным ему буйством литературной фантазии. Он без колебаний отождествил подругу Эльжуню 1804 года с подругой Абрамович (вернее, Цихоцкой) 1807 года, изменив при этом имя последней, переменив "Эмилию на Эльжуню".

Мало того, для оживления действия своего биографического романа он ввел туда и мужа "Эльжуни" - пана Абрамовича. В 1804 году призванный графом Орнано "пан Абрамович" находится с Эльжуней в Париже и развивает гам бурную деятельность, чтобы вытащить во Францию Марию Лончиньскую. А это уже полнейший вымысел, так как Эмилия Бахминьская, по первому мужу Шнмановская; по второму - Цихоцкая, по третьему Абрамович, знаменитая красавица, любовница князя Юзефа Понятовского и доверенная подруга мадам де Вобан, со своим третьим мужем познакомилась только в 1810 году, а в 1804 году была еще женой полковника Михала Цихоцкого. Абрамович, который был моложе ее лет на двадцать, в это время, наверное, еще учился в одном из виленских пансионов, и ему даже не снилось, что он будет заниматься делами неведомой ему дамы из Кернози.

Есть еще один довод за то, что Эмилия Цихоцкая, стареющая красавица, не была адресаткой 1804 года, а вошла в жизнь Марии только три года спустя. В письме к матери 1807 года (также приведенном в книге Орнано)

Мария называет двух находящихся подле нее подруг:

Эльжуню и Эмилию. Так что справедливым кажется нам предположение профессора Кукеля, что таинственной Эльжуней была скорее Изабелла Эльжбета Соболевская, внебрачная дочь последнего польского короля Станислава-Августа и пани Грабовской, особа молодая,очень красивая и слывущая; кроме того, дамой с отменными свойствами характера. Все эти черты хорошо отвечают фигуре, предстающей из переписки.

III

За несколько месяцев до свадьбы Мария Лончиньская писала своей подруге, находящейся тогда с мужем в Париже (цитирую по книге графа Орнано "Жизнь и любовь Марии Валевской"):

Кернозя. 2 ноября 1804 года

Дорогая моя Эльжуня!

Вот уже три месяца, как ты меня покинула, а знать о себе давала только дважды. Неужели мои письма затерялись? А ведь я писала чуть не каждую неделю. Больше я писать не должна бы, но чувствую себя в каком-то смятении, и произошло много такого, о чем я должна тебе сказать. Дорогая, веришь ли ты в дурные предзнаменования?

Я стараюсь не верить, ибо это по-детски, но последнее время я вижу столько грустных снов и пребываю в такой меланхолии, что начинаю становиться суеверной. Сегодня я намекнула матушке, что хотела бы навестить вас в Париже, но она отнеслась к этому с явным неодобрением, прервала меня и сказала: "Мне кажется, твой брат будет недоволен этой поездкой, прежде всего потому, что ты задумала ее, не спросив его совета. Ты должна понять, что брат заменяет тебе теперь покойного отца и ты должна советоваться с ним во всем". Я чуть не расплакалась: "Раньше ты мне никогда так не говорила, - сказала я. - Что случилось?" На это она мне ответила: "Теодор (?! - М. Б.) не хочет, чтобы ты рисковала, выйдя за какого-нибудь француза, и он совершенно прав". Ах, как у меня забилось сердце! "Когда дети позволяют увлечь себя чувствам, они часто не знают, что для них хорошо, что плохо, - объясняла мне дальше матушка. - Их родители, у коих более опыта, сумеют куда лучше позаботиться об их счастье". Тогда я взорвалась: "Это вовсе не Теодор запрещает мне ехать в Париж из опасения, что я выйду за какого-нибудь француза, это ты хочешь выдать меня за какого-нибудь поляка, которого сама мне выберешь, не считаясь с тем, полюблю я его или нет".

Когда все это разыгрывалось в малой зеленой библиотеке, вдруг послышался шум подъехавшей кареты. Необычайный гость, моя дорогая! Не кто иной, как графиня де Вобан собственной персоной. Она сказала, что, пользуясь легким улучшением здоровья, решила принять приглашение старосты Валевского погостить несколько дней у него, а заодно и нанести несколько визитов в округе. "Меня навещают многие, - сказала она, - а я редко езжу с визитами".

Но это не все. Через минуту я попыталась выскользнуть из комнаты, но матушка приказала мне остаться. Тогда маленькие проницательные глазки на темном узком лице этой беспокойной женщины насмешливо уставились на меня. Оно спросила, почему я плакала, а я от злости выпалила ей все: о твоем приглашении и об отказе матушки. Я даже сказала, что мама решила выдать меня замуж, чтобы отделаться от меня. "А я не выйду ни за кого, если не полюблю его", - заявила я.