Мариан Брандыс - Племянник короля

Больше всех на этом деле пострадал синьор Лучи. Потеряв жену и княжеский пенсион, бедный мастеровой, кажется, начисто спился.

ДЯДЯ И ПЛЕМЯННИЦА

Во Флоренции князя Станислава приняли с распростертыми объятиями. Тосканские герцоги сами были людьми, склонными к романам, и поэтому не отличались таким ретроградством в вопросах морали, как ватиканские власти. Кроме того, принять в свою среду столь богатого и знатного гражданина как нельзя больше соответствовало интересам города.

Располагая большими средствами, князь устроился в новом городке очень быстро. В тихом районе Флоренции он построил себе скромный, но удобный дворец, украшенный на фронтоне геральдическим "телком" Понятовских, подле Ливорно купил феодальное владение Монтг Ротондо, от которого и пошел итальянский титул князя.

Вероятно, уже во Флоренции появились на свет еще трое потомков князя Станислава и синьоры Лучи: сын Жозеф (Юзеф) и две дочери - Элен и Констанс. Вступил ли князь со своей прекрасной экономкой в формальный брак, не известно. Вероятно, это произошло только после смерти несчастного римского сапожника, синьора Лучи.

Однако имеющиеся источники гласят, что сожительница князя еще в последние годы его жизни носила имя первого мужа, с той разницей, что это имя было переделано на чисто итальянский лад - Луиджи.

Зато во Флоренции был окончательно улажен вопрос с правами и именем потомства романтической пары. В результате хлопот князя Станислава тосканские власти дали его детям наследственный княжеский титул по названию имения - Монте Ротондо и утвердили их новое родовое имя: князья ди Монте Ротондо.

Из сопоставления источников видно, что бегство княжеской семьи из Рима не сразу привело к полному разрыву отношений с этим городом. Слишком много собственности было там у князя, чтобы он мог оставить ее без опеки, а ватиканские власти, смирившись с тем, что не сломили сопротивления упрямого поляка, так же не хотели расставаться с ним в ссоре.

Официальное переселение князя во Флоренцию произошло лишь несколько лет спустя. Об этом свидетельствует следующее место в его "Souvenirs": "Утомленный всем пережитым в России, с Наполеоном и с духовенством, я предпочел перебраться во Флоренцию, ибо там у меня была ужезамужняя дочь и, кроме того, этот край сулил больше покоя, чем какой-либо другой в Европе".

Следует предположить, что князь порвал окончательно с Римом в 1826 году, так как именно тогда он продал англичанину Сайксу свою любимую коллекцию гемм и камей, долгие годы находившуюся в римской вилле Фламиниа.

Некоторыми сведениями о семейной жизни князя Станислава во Флоренции мы обязаны племяннице князя, графине Потоцкой, той самой Анетке Тышкевич, которая некогда возглавляла полдники у князя экс-подкомория и которую сватали князю Станиславу во время его пребывания в Варшаве в 1798 году.

Анна Потоцкая, урожденная Тышкевич, оставила после себя записки на французском языке, первый том которых был переведен и на польский язык. Книга после ее выхода была резко раскритикована известным историком Шимоном Ашкенази, который обвинил мемуары графини во многих неточностях и приверженности к непомерным сплетням. Возможно, что именно из-за этой критики второй том мемуаров на польский язык так и не перевели.

Но он доступен во французском оригинале и в немецком переводе. И вот в этом втором томе графиня как раз описывает свое путешествие в Италию в 1827 году и встречу во Флоренции с князем Станиславом Понятовским. Описание это так любопытно, что стоит привести его целиком.

"Мое пребывание во Флоренции преследовало двоякую цель. Я хотела навестить старого дядю, с которым уже давно не виделась. Он явился на другой же день после нашего приезда и пригласил нас к обеду на следующий день. Была у него экономка синьора Луиджи, мать нескольких его запоздалых детей. Мне представили ее как хорошую, преданную приятельницу. Я отнеслась к ней холодно, но, кажется, она восприняла это беззаботно и восседала за столом с достоинством, ничуть не омраченным.

Было ей лет около пятидесяти, и нельзя сказать, чтобы ее облик и манеры отличались особой изысканностью. Была она маленькая, полная и красилась, так как хотела казаться молодой. Пыталась придавать своему взгляду выражение или кротко-мечтательное, или зазывно-побуждающее в зависимости от того, предназначался ли он моему бедному дяде или какому-то усатому полковникукавалеристу, которого мне представили как "друга дома".

Так что я очутилась в довольно двусмысленном положении. Дядя мой, обладающий достаточной живостью ума, сразу же уловил это по моему поведению.

Дядя показал нам сначала весь дом, а под конец провел нас к своей младшей дочери, которая была больна и лежала в постели. Несмотря на это правда, только после усиленных приглашений, - вошли в комнату и мужчины. Мы увидели хорошенькую шестнадцатилетнюю девушку, лежащую в постели, красиво убранной розовыми бантами, отнюдь не смутившуюся при появлении моих спутников.

Я убежала из этого дома, как только позволило приличие, довольная, что не взяла с собой своей дочери. Я решила больше не переступать порога этого дома, разве только если застану дядю одного.

Мне казалось, что эти обстоятельства решительно испортят удовольствие, которого я ожидала от моего пребывания во Флоренции, но благодаря неожиданному событию все как-то обошлось. Дядя навещал меня каждый вечер. Как-то раз он сообщил мне не без некоторого смущения, что собирается уехать в Монто Ротондо, свое имение под Ливорно. Нетрудно было понять подлинную причину этой поездки: дядя хотел отдалить от меня человека, неустойчивый характер которого только в таком случае и проявлял полную покорность и уступчивость. Я не сделала ничего, чтобы отговорить его от этой поездки. Не следует препятствовать людям в том, что они считают своим счастьем. Уехал он вместе с нею. Та, которая имела желание отомстить мне за мое холодное поведение по отношению к ней, доставила мне скорее удовольствие, избавив меня от чрезвычайно щекотливой ситуации.

Так как мой сын выразил желание сопровождать меня в Рим, я ждала письма от его отца, к которому мы обратились за разрешением на поездку. Как только это разрешение пришло, я начала готовиться к отъезду, с которым даже спешила, желая отбыть до возвращения дяди. Несмотря на это, я увидела его у меня еще раз. Так как я знала, что в его возрасте люди не любят расставаний, то ничего не сказала ему о предстоящем отъезде, а оставила ему письмо, в котором пыталась дать ему понять, как мне было страшно жаль, что я не могла выказать ему всего уважения, к которому побуждало меня сердце и которое я оказала бы, если бы только встретила его в других обстоятельствах".