Николай Морозов - Откровение в грозе и буре

В результате оказались теперь в Константинополе два собора. Один из иоаннитов, как называли в это время сторонников Иоанна, выделяя их с оригенитами в особую секту, и другой – из представителей чистого николаитства. Первый собор вызывал к себе на суд Теофила за расправу над египетскими оригенитами, второй же требовал к себе на суд самого Иоанна, и притом в грубой форме, не называя его даже епископом.

Соглашение оказалось невозможным. Три иоаннитских епископа, явившиеся в Халкедонское предместье в качестве парламентёров от Иоанна, были схвачены их противниками и избиты.

На двенадцатом совещании николаитского собора, где присутствовали 45 членов, Иоанна, по Фотию и другим византийским клерикалам, обвинили:

1) В том, что он проповедывал, будто «церковный алтарь полон [263]мерзостей», – очевидное указание на то место главы 17 Апокалипсиса, где Иоанн говорит: «в руке её (т. е. великой твердыни Врата господни) была золотая чаша, наполненная мерзостью и нечистотой её бесстыдства ».

2) В том, что называл императрицу Евдоксию Иезабелью [264], очевидно перетолковывая в этом смысл то место главы 11 Апокалипсиса, где Иоанн говорит оглашателю фиатирского собрания верующих: «Имею против тебя немного за то, что ты позволяешь хозяйке твоей Иезабели, называющей себя провозвестницею, учить и улавливать моих слуг, и проституироваться, и вкушать посвящённое изображениям». Слово Иезабель (жена библейского царя Ахава) применялось Иоанном в аллегорическом смысле к государственной церкви и в других его пророчествах, кроме Апокалипсиса, но они были произнесены уже после этого суда.

3) В том, что воскликнул раз во время церковной службы: « я схожу с ума от любви!» [265]

4) В том, что оригенитов считал за своих, а тех, которые сообщались с государственной церковью, не лечил в темнице [266].

5) В том, что принимал язычников, которые дурно обращались с христианами, давал им защиту в церкви и молился за них [267],

и наконец,

6) В похищении какого-то церковного имущества.

Этот таинственный последний пункт особенно интересен с нашей точки зрения. О том, чтобы Иоанн похитил что-либо из материальных богатств, конечно, не могло быть и речи у его хитрых врагов, не желавших, вместо обвинения Иоанна, подвергнуться самим взрыву народного и общественного негодования. Всем была известна простота его жизни, одежды и всей материальной обстановки, которой он так резко отличался от своих предшественников. Все знали и то, что он роздал бедным и нуждающимся своё большое наследство, да и теперь отличался благотворительностью, средства для которой доставляла ему Олимпиада, предоставившая в его распоряжение все доходы со своих огромных имений около Константинополя.

Значит, обвинение, взведённое на Иоанна, могло относиться только к его единственным и всем известным богатствам, дававшим ему такое обаяние в публике, к его литературным произведениям, которые старались представить похищенными в виде каких-либо древних манускриптов, ещё неизвестных публике, и выданных им за свои. Подобная инсинуация попадала в единственное уязвимое место Иоанна, так как она разрушала его огромный авторитет как великого писателя и оставляла его, так сказать, нагим и беззащитным в руках его врагов. Всякое материальное обвинение было бы прощено ему народом ради его вдохновенных работ, да никто и не поверил бы его обвинению в обычном корыстолюбии.

Если сопоставить этот пункт обвинения с тем фактом, что принадлежащее ему «Откровение в грозе и буре» приписывалось с начала средних веков другому лицу, то невольно приходит в голову мысль, что его оклеветали на этом соборе именно в том, будто во время своего бегства в 381 году из горного монастыря близ Антиохии он унёс оттуда находившиеся там древние рукописи, принадлежавшие любимому ученику Христа, Иоанну, и выдал их затем за свои.

Теофил, конечно, не остановился бы перед подобным обвинением. Оно сразу отнимало у Иоанна авторитет великого христианского писателя, а месте с тем делало «Откровение в грозе и буре» (распространение которого было теперь, конечно, так велико, что его уже нельзя было истребить) из орудия, направленного против николаитской фракции, её собственным и чрезвычайно могучим орудием устрашения паствы и всех её противников.

Доказательством основательности такого обвинения мог служить для врагов Иоанна и тот факт, что пророчество не сбылось, а, следовательно, не было понято и самим Иоанном, выдававшим себя за его автора.

Опровергать подобное обвинение, установленное соборно, с самим св.Епифанием во главе, было совершенно невозможно в глазах древнего человека, так как это значило бы отнимать славу у любимейшего из учеников Христовых, а, следовательно, быть врагом и самого Христа.

В результате могла возникнуть впоследствии среди отчаявшихся сторонников Иоанна и та легенда, которую мы уже приводили ранее, т. е. легенда о том, как любимый ученик Христа, Иоанн с Генисаретского озера, явился к обвиняемому Иоанну ночью в его монастыре близ Антиохии и передал ему в руки свиток с «божественным откровением» (по-гречески: Апокалипсисом) для того, чтобы Иоанн узнал из него всю глубину премудрости.

Но, как бы то ни было, приговор был, наконец, произнесён, и Иоанн был признан виновным, низложен и даже предан анафеме [268].

Постановление собора об отлучении [269]и заточении Иоанна было тотчас передано для исполнения императорской чете. А в Константинополе тем временем произошло восстание в пользу гонимого пророка, которого чрезвычайно любили обыватели.

Огромное количество народа собралось к жилищу Иоанна. Одни ругали императора и императрицу, другие – Теофила и его единомышленников. Только вечером войска вытащили Иоанна из его церкви и ночью перевезли на азиатский берег Босфора. Там посадили его на корабль и повезли в заточение в Пренет, около Никомидии.

Но путешествие продолжалось только один день. На следующую же ночь, в первых числах мая 403 г., произошло в Константинополе небольшое землетрясение [270], от которого несколько зданий дали трещины, но не потерпели никакого другого вреда. Это стихийное явление (хотя и не редкое в Константинополе) сразу повернуло дело совершенно в другую сторону. Да это и понятно. Припомните только, сколько раз в «Откровении» говорится о землетрясении, от которого «великий город» [271]должен рассесться на три части, и Земля должна содрогнуться, и вестники небесные возопить. Народ успел привыкнуть к мысли, что одно пребывание Иоанна только и спасало столицу империи от кары. И вот теперь, когда Иоанна убедили и удалили, его пророчество и начинает исполняться.

Толпы народа бросились на улицы и площади и кричали: «Весь город разрушится, если Иоанн не будет возвращён!» Испуганная императрица позабыла в этот миг все действительные или воображаемые обиды, полученные ею от Иоанна, и всё своё зложелательство к нему, накопившееся за последние два года после общего успокоения. В ту же ночь написала она к нему убедительное письмо. „Умоляю твою светлость не верить, что я участвовала в том, что произошло с тобою. Я не виновна в твоей крови. Это злые и безнравственные люди устроили заговор против тебя! Бог свидетель в истине моих слов, как и в слезах, которые я приношу ему в жертву» [272].