НИКОЛАЙ ЯКОВЛЕВ - 1 АВГУСТА 1914

Вообще, расфилософствовался Лемке, «недостаток людей ужасен. Сколько зла происходит только потому, что ничего не стоящих людей некем заменить. Здесь в Ставке, это особенно ощущается и сознание такого безлюдия просто давит и до боли сжимается сердце; начинаешь впадать в какую-то ужасающую пессимистическую полосу… Хотели создать касту и создали прах армии и страны, конечно, при благосклонном участии судьбы, стремящейся сбросить авторитет коронованного идиота».

Нет, нет и нет достойных людей в офицерском корпусе по мнению тех, кто предавал анафеме великую русскую армию В самом деле, посмеивается Лемке сегодня (2 декабря 1915 года) приехал главный начальник двинского военного округа ген. Дмитрий Петрович Зуев, — у него в округе Виленская, Витебская и часть Псковской губ. Приехал хлопотать … законники Зуевы все ждут, что им поможет какая-то общая власть и чье-то общее руководство». А речь идет о крупном военачальнике,совсем недавно командовавшем на одном из самых ответственных участков фронта.

Ничего не могут военные по мнению мудрецов в Ставке Вот предприниматели – дело другое. Они заняты проектом использовать пороги Днепра и устроить гидростанции мощностью в 1 млн. л. с. Стоимость 52 млн. рублей, правительственный проект тех же сооружений оценивается в 12 млн. рублей. «Только теперь во время войны и можно осуществиить этот (терещенский) грандиозный замысел» — восторгается Лемке. Естественно вытащить у казны средства!

Терещенко прямо от Алексеева ввалился в кабинет Лемке Посплетничали, что было тогда главным занятием в верхах

Ставки. Терещенко объявил, что получил советы, как провести «по инстанциям» свой днепровский проект. Поругали Алексеева, который «не умеет выбирать людей». Еще посудачили, «Терещенко — записал Лемке — считает Брусилова ограниченным». Беседа происходила за месяц до начала наступления Юго-Западного фронта! Когда же прогремел на весь мир брусиловский прорыв, Лемке смотрел на происходившее из рук Терещенко и Ко , перехваленных предпринимателей. 29 мая 1916 года он записывает: «Если я что-нибудь понял за девятимесячное здесь пребывание, то нет никакого сомнения, что вся операция Брусилова будет тоже фарсом и кончится стратегической трагедией». Поистине тогдашние «демократы» были неисправимы. Диаметрально противоположного мнения придерживались лучшие из лучших офицеров.

На следующий день 30 мая Лемке лаконично записывает: «Д.Д. Зуев подал рапорт об отчислении в Преображенский полк — ему совестно сидеть здесь, когда началось настоящее дело». Гвардии поручик (сын генерала Д.П.Зуева) Преображенского полка Д.Д Зуев был причислен как достойный из строя к Ставке всего четыре месяца назад. Их оказалось достаточно для молодого офицера, сыт по горло порядками в Ставке. Он сделал то, что было по силам по служебному положению — воодушевленный победами русского оружия, вернулся в войска и прямо в бой. Такие как он, честно выполнявшие свой воинский долг, беззаветно сражались потом под знаменами Красной Армии.

Так случилось, что на пороге эпохальных событий мозговой центр вооруженной мощи России оказался парализованным. Напрасны были надежды иных трезвых людей на армию. Скованный воинской дисциплиной офицерский корпус по инерции не мог, а по долгу не смел стать на позиции неповиновения. Офицер-гражданин практически не оказывал доминирующего влияния пока существовала императорская армия. Многочисленные исключения, увы, подтверждали общее правило. По слишком понятной причине — для русского офицера присяга была превыше всего. Была суровой реальностью как и враг, который стоял на фронте от Балтики до Карпат.

Образно говоря, эта книга лишь вершина айсберга жарких идеологических схваток по поводу нашего 1917 года, скрытых пружин тогдашних революций. Появлением ее на свет российская историческая наука обязана Ю.В.Андропову, начатым им и незавершенным политическим процессам. С книгой причудливо переплелась и личная судьба автора, который написал ее так, как виделись ему проблемы тех эпохальных лет на близких подступах к русской революции, перевернувшей страну и мир. История книги живая и, надеюсь, понятная иллюстрация отечественных нравов и политических обычаев.

Беда нашей страны — отрицательный отбор занимающих мало-мальски заметные должности. Инакомыслие с господствующей на данный период точкой зрения, мягко говоря, не поощряется. Конфликт со стоящими на страже текущего конформизма неизбежен у каждого имеющего дерзость иметь свое суждение. Проверено на собственной шкуре, спустя десятилетия, я выяснил, что стукачи сигнализировали обо мне уже в десятом классе школы. Уже по этой причине моя жизнь профессионального историка была сложной.

После примерно годичной отсидки в тюрьме МГБ СССР в 1952 – 1953 гг. я был выпущен по амнистии со снятием судимости. Официально ничего за мной не должно было значиться, на деле заклеймен на всю оставшуюся жизнь. Тогда же выгнали из КПСС.

Памятен для меня 1958 г., когда хрущевцы дали задний ход от развязавшего языки XX съезда КПСС. Выпустившие было меня из своих чистых рук чекисты решили превратить злодея в «повторника», т.е. вернуть туда, где ему надлежит пребывать — в тюрьму. Учуяв, что они стряпают дело, я кое-как отбился. Прошло десять лет. В 1968 г. новый конфликт, на этот

раз инициативу преследования взяли умельцы из международного отдела ЦК КПСС. К охоте на «троцкиста», каким я был ими объявлен, присоединились славные чекисты. Справиться с ними, объединившими усилия, было практически невозможно.

Невыносимая обстановка складывалась на основном месте моей работы в Институте Истории АН СССР.

По издательствам дали команду (разумеется, по телефону): Яковлева не печатать. Распорядился среди прочих Мостовец, «курировавший» в международном отделе ЦК КПСС США. Пригласили и тут же отказали прочесть несколько лекций в университете им. П.Лумумбы. В деканате объяснили: проф.Розанов просигнализировал — я сочиняю антисоветские листовки с Петром Якиром, которого не видел в глаза. Грозные признаки множились, в совокупности происходило до боли знакомое по повадкам наших партийных и карательных органов — компрометация неугодного. Коль скоро это происходило во второй раз после 1958 г. я сообразил, что, по-видимому, удостоился включения в список лиц, подлежащих плановому аресту, чему, как правило, и предшествует поливание грязью жертвы.

Пришлось прибегнуть к последнему средству, один из тогдашних вождей Д.Ф Устинов знал меня с детства. Дмитрий Федорович охотно часами выслушивал мои рассуждения об истории Уже к тому времени я выпустил с полдюжины книг, которые аккуратно дарил ему. Знал он, что, защитив в 1962 г. докторскую диссертацию, я стал по тем временам самым молодым (34 года) в своей специальности — всеобщая история — доктором наук и профессором. Устинов, выслушав мой рассказ, реагировал молниеносно. «Тебе нужно зайти к Юре», — без раздумий сказал он. Не понял. «К Юрию Владимировичу», – добавил он, не терпевший тугодумов. Итак, к Ю.В. Андропову, только что возглавившему КГБ.