Константин Сухов - Эскадрилья ведет бой

Это было 10 и 11 января. Небольшой мороз, метет поземка. Беспокоимся: погоды нет — летать не можем. Чувствуем: не зря нас вывозили на передний край… Вот-вот начнется!

Заехали также и на один из аэродромов, где нам показали площадку, на которую мы должны перелетать — Боржомув…

Рекогносцировка позволила нам подробнее ознакомиться с районом предстоящих боевых действий. На обратном пути то и дело встречались нам колонны танков, артиллерия на марше, обозы.

Беседуя с командирами полков и батальонов, договаривались о взаимодействии, сигналах и целеуказаниях.

К вечеру 11 января совершили перелет непосредственно к линии фронта — сели на сандомирском плацдарме близ Боржомува. Место знакомое — по рекогносцировке.

Сели, зарулили на стоянки. Комдив уже здесь, начальник штаба тоже.

Итак, на рассвете 12 января загремело, загрохотало вдали, покатился над землей несмолкаемый гул. Но длился артналет недолго, и вскоре наступило затишье.

Все мы находились на аэродроме. Уже второй завтрак привезли, а летчики все еще сидят в кабинах и ждут… у моря погоды. Кто в такую круговерть рискнет выпустить экипажи в воздух? Снегопад, низкая облачность. Противоположный край аэродрома не разглядеть.

И все же чутко прислушиваемся к шороху в наушниках — а вдруг команда, приказ?..

Часов в десять снова послышался нарастающий гул. Грозный и неукротимый. Целый час, а может дольше, грохотал и неистовствовал «бог войны».

Покрышкин ночью возвратился с передовой и теперь информировал нас о боевых действиях наземных войск. Затем поставил задачу. Будем прикрывать наземные войска. Сказал — и улыбнулся:

— Старые знакомые — Тринадцатая армия генерал-полковника Пухова.

Сделал паузу, подошел к карте.

— Район Мотовице, Кельце, — карандаш коснулся одной точки, передвинулся к другой. — Учтите, погода очень сложная, наших войск здесь очень много — весь сандомирский плацдарм насыщен ими, особенно вблизи передовой. Обращаю ваше внимание, — голос командира зазвучал выше. — Линия фронта хорошо обозначена, и за эту черту не ходить: у противника сосредоточено много защитных средств.

Полковник Абрамович, воспользовавшись паузой, излагает свой «интерес»:

— Надо разведать положение наших подвижных войск, связаться с авианаводчиками Макеевым, Бычковым…

Покрышкин сделал жест рукой — погоди, мол, начштаба — успеется. И, обратившись снова к летчикам, но дав начальнику штаба понять, что это говорится главным образом для него, сказал:

— Погода улучшится, можно будет повыше подняться. Тогда и уточним, где войска. А что на бреющем искать? Только напороться на «эрликоны»!..

Жердев ответил:

— Понял! Комдив добавил:

— Вылет — через двадцать минут!..

Выходим из домика, где обосновался командный пункт. Покрышкин еще раз напутствует летчиков:

— Будьте, ребята, осторожны: погода вон какая!

Полковник Абрамович из-за спины комдива, приподняв свой планшет, легонько постукивает по целлулоиду пальцем, привлекает внимание Жердева и выразительной мимикой не столько просит, сколько настаивает на том, чтобы Жердев все же доразведал обстановку.

Виктор мягко улыбнулся и кивнул головой: ладно, мол, — сделаем!

Он был человеком обязательным, живо откликался на просьбу, не считал за труд оказать помощь или содействие каждому, кто в этом нуждался. Сейчас он понимал заботу начальника штаба, которому позарез нужны были свежайшие данные о положении сторон.

Вылетели экипажи «усиленной» четверкой, когда пары комплектуются опытными летчиками, а не смешанным составом «старичок» — «новичок».

Пришли в район Хмельник, Балица, Дуже. Нижний край на высоте 200 — 300 метров, над головой висят тяжелые «шапки» холодных облаков. Прошли на 150 — 200 метрах. Хорошо просматривается полоса прорыва наших войск. Сплошным потоком ринулись в «проран» войска.

Линия фронта сместилась — противник под натиском наших частей отошел. Образовалась пустота: трижды пройдя вдоль бывшей линии фронта, ни разу не заметили хоть какого-нибудь движения.

— Пора «тридцать три», — говорю ведущему.

— Погоди, — ответил Жердев. — Пройдем еще немного — посмотрим, что там, западнее…

Его смущала эта пустота, которую ни назвать, ни сравнить с нейтральной полосой никак нельзя было. Ему нужны были не условные, не приблизительные данные, а истинное положение вещей. Тем более, что пообещал начальнику штаба разведать обстановку.

Две-три минуты идем на запад. Впереди показался городок Шицин. Мы с Иваном Руденко идем на высоте 80 — 100 метров; пара Жердева летит впереди слева и с превышением на 50 метров, мелькает в рваной облачности — держу ее все время в поле зрения.

И вдруг будто молнии засверкали во мглистом небе. С разных сторон земля бросила вверх россыпи огненных трасс. Яркие шарики замелькали впереди, сбоку, выше… Заученным, отработанным движением бросаю машину вправо. Иван Руденко, идущий пеленгом сзади, повторяет резкий маневр. Кричу, чтобы слышали и он, и Жердев с Березкиным:

— Ниже, ниже!..

Сам прижимаю истребитель чуть ли не к верхушкам деревьев, и трасса обгоняет меня, мечется над головой.

Проносимся над Шицином. К домам жмутся группы солдат, одетых в черные комбинезоны. Вражеские танкисты!.. А вон и танки — стоят между домами.

Держу правее — и выхожу из зоны огня. Руденко рядом. А Жердев и Березкин построили противозенитный маневр отворотом влево.

И вдруг послышался взволнованный голос Березкина:

— Виктор, горишь! Горишь!..

А Жердев, поняв, что его положение весьма сложное, поставил самолет на крыло и стал резко снижаться, пытаясь таким способом выйти из-под трасс и сбить пламя.

Лейтенант Березкин видел, как комэск устремился к земле.

Что было дальше, он не мог рассмотреть — облачность поглотила самолет.

Вернулся Березкин один. Доложил, что и как произошло. Высказал предположение, что Жердев сел на вынужденную…

Да, он сел на фюзеляж у дороги восточнее хутора Пежнице, что в девяти километрах севернее города Хмельник. Раненый летчик нашел в себе силы посадить поврежденный истребитель. Но здесь еще был враг. К самолету с диким воплем устремились фашистские зенитчики: невдалеке находилась та самая батарея, которая и подбила Жердева. Помчались к самолету и отступавшие по дороге фашисты.

Часа два спустя наши танкисты, гнавшие врага на запад, увидели полуобгоревший краснозвездный истребитель. Неподалеку лежал раздетый почти донага, окровавленный летчик. Бездыханный, весь исколотый штыками.

Ах, Жердев, Жердев! Не суждено было тебе дойти до вражеских границ. А какой был боец, какой летчик!..

Ничем не мог помочь ему Березкин. Тем более что горючее было на исходе.