Евгений Савицкий - Я — «Дракон». Атакую!..

— Вот так и летать будем…

Это была моя тронная речь — командира истребительного авиаполка.

Вечером после полетов мы остались с комиссаром полка вдвоем. Сергей Федоров, так звали моего боевого помощника по политической линии, мне сразу понравился. Ну, во-первых, и возрастом и званием весь командный состав полка оказался старше меня. Начальник штаба — майор, командиры эскадрилий — капитаны. «Слава богу, — подумал я, знакомясь с Федоровым, — хоть у одного на петлицах кубарем меньше, а то будто я здесь вовсе не командир!»

Доброта просвечивала во всех чертах комиссара. Вместе с тем в его взгляде было что-то, говорившее об уверенности в себе и твердой воле.

— С чего начнем, Сергей? — спросил я, когда он поделился со мной своими первыми впечатлениями о коллективе полка.

— С дисциплины! — ответил комиссар и принялся рассказывать, что летчики здесь достаточно опытные, но порядка в полку никакого.

Это я тоже успел заметить. Одеты все были небрежно, неопрятно, друг друга никто не приветствовал, как в армии положено, младшие по званию к старшим обращались запросто, по имени: «Эй, Вася!.. Петя…» — будто находились на деревенских посиделках, а не в боевом полку.

— Вот, помню, был у меня наставник слесарь, — горячо говорил Сергей. — Оставил я как-то рабочее место неубранным, а утром на следующий день он встречает у станка и говорит: «Запомни, малец: в любом деле дисциплина — это главное. У нас, слесарей, без этого работать нельзя. А ты ушел и рабочее место не убрал. Еще увижу — по соплям получишь…» А тут ведь не станок — небо!

Комиссар горячился, и обаятельна была и эта его горячность, и легкость реплик, и быстрота решений, обаятельна была и сама тогдашняя молодость его, даже мальчишество…

Зимний вечер давно опустился на военный городок. Лунный свет — призрачный и серебристый — заливал все вокруг, а в моем кабинете было совсем темно. Мы так увлеклись разговором, что даже не заметили, что сидим в потемках.

— Да будет свет! — зажег керосиновую лампу Сергей, и беседа наша продолжилась.

Понемногу мы пришли к общему выводу: брошенные вожжи натянуть невозможно. Поэтому, коль уж нам доверили управлять полком, ни одно нарушение дисциплины нельзя оставлять непресеченным, ни один серьезный проступок не следует замалчивать.

— Любой недостаток более простителен, чем уловки, на которые идут люди, чтобы его скрыть, — заметил комиссар, и мы тут же решили откровенно обо всем поговорить с людьми на партийном и комсомольском собраниях, принять у летчиков и техников экзамен по знанию Устава Красной Армии и зачеты по всем документам, регламентирующим летную работу.

— А полеты закрыть! — заключил я. — До тех пор, пока в полку не наведем порядок…

Сергей, помню, внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал по поводу этого моего решения, то ли согласившись с ним в душе, то ли не желая мне возражать.

…На открытом партийном собрании присутствовал весь личный состав полка. Я выступал с докладом. Высказал все, что думал о коллективе, которым предстояло командовать и который уже считал своим родным, призвал людей критически оценить создавшееся положение.

После меня выступал комиссар полка Федоров. Сейчас, конечно, не восстановить его речь во всех подробностях, но говорил он очень взволнованно, и суть выступления сводилась к тому, что не имеем мы права быть аварийщиками, волочиться в самом хвосте других полков — враг не дремлет!

Раскачиваться для прений тогда не пришлось — собрание прошло бурно, меня и комиссара поддержали. После собрания, когда мы с Сергеем остались вдвоем, он с огорчением сказал:

— Что-то никто из командиров эскадрилий не выступил. Странно…

Я тоже обратил внимание на то, что комэски отсиделись молча, словно общие наши заботы их не касались.

— Ладно, — успокоил Сергея. — Посмотрим… Следующий день в полку начался с построения. Обхожу всех и замечаю, что у многих командиров грязные, не первой свежести воротнички, сапоги тусклые, никакой воинской выправки. Говорю об этом каждому откровенно, при подчиненных. Приказываю разойтись, привести свой внешний вид в порядок и заняться уставом.

— Экзамены принимать буду лично, — уточняю комэскам. Энтузиазма такое мое сообщение, судя по лицам пилотов, ни у кого не вызвало.

Наступил второй день командирской подготовки, как мы обозначили в планах работы полка наши мероприятия. Снова построение личного состава.

— Командир, — пока мы идем к эскадрильям, говорит мне Федоров, — замечаний по воротничкам ты больше не делай. Если будут не в порядке, сам этим займусь…

«Возможно, и прав Сергей», — соглашаюсь с ним, и после очередного осмотра полка начальник штаба объявляет распорядок занятий: политическая информация о событиях в мире, потом уставы, затем строевая подготовка.

— А в семь часов вечера, чтобы все жены, у кого есть, явились в летную столовую, — строго говорит нач-штаба (он в полку у нас самый старший по возрасту и «но званию).

— А у кого нет жены? — деланно спрашивает кто-то.

— Пришли соседку! — долго не раздумывая, отвечают ему из строя, и все смеются. Смеюсь со всеми и я, веря в этих людей, столь мало подверженных недоброжелательности и самовосхвалению, эгоизму и зависти. Верю, что преодолеем мы всякие там невзгоды, справимся с неполадками, недоработками. Ну а то, что трудно поначалу, — это не беда. На спокойном-то море всяк может быть кормчим.

Вечером после ужина мы с. Сергеем остались в клубе. Командирские жены собрались точно в назначенный срок, что комиссар Федоров не преминул отметить: мол, боевые подруги так и впредь должны действовать. И как то ловко, гляжу, перешел к разговору о семье — ячейке социалистического общества, начав развивать мысль о том, что именно в семье особенно заметно, что любовь — это не только чувство, но и образ поведения людей, в котором беспрестанно сталкиваются свобода и несвобода. Сергей говорил просто, как бы вызывая на откровенность собеседниц, не признавая монопольного права изрекать новое лишь за самим собой, и я заметил, как увлеченно слушали его.

— Семейное счастье имеет свою этику. Согласитесь, от чего-то нужно иногда отказываться и не чувствовать при этом себя ущемленной, что-то отстаивать, что-то воспитывать в себе и в другом…

— А как у вас в семье, товарищ лейтенант? — Это в первом ряду поднялась энергичная блондинка во фламандском духе и уточнила наводящим вопросом: — Кто кого воспитывает?..

Сергей широко и открыто улыбнулся:

— Знаете, когда женился, думал, что мой дом — это корабль, а я в нем капитан.

— Ну и как?

— Не предполагал, что женюсь на адмирале?.. — ответил комиссар, и в летной столовой стало сразу весело и уютно.