Арсений Ворожейкин - Небо истребителя

— А сколько времени вы не летаете?

— Два месяца и четыре дня. С сегодняшним будет уже два месяца и пять дней.

«У человека каждый день на счету, — отметил я про себя, — Значит, он любит летное дело. Зачем же ему подрезать крылья?»

— Вы каждый летный день приезжаете на аэродром?

— Обязательно.

— И всегда в летном обмундировании?

— Да как-то неудобно выделяться. К тому же я знаю… — Кудрявцев замялся, но, взглянув мне в глаза, признался: — Если пронаблюдать пять полетов товарищей, можно считать, что один сделал сам. К тому же рядом с аэродромом живет знакомая девушка. Если она увидит меня среди летчиков в нелетной форме, как я ей это объясню?

— Любовь?

— Любовь, товарищ майор.

— Это хорошо, — сказал я и подвел итог разговору: — Ознакомлюсь с вашей летной книжкой и личным делом, поговорю с командирами и приму решение. Надеюсь, летать вы будете.

Думая о судьбе Кудрявцева, я решил, что откровенный разговор с летчиками о своей ошибке в полете и побудил его обратиться ко мне. Командиру полка надо идти к людям с открытой душой. Они ответят тем же.

…Зима вступила в свои права. Свежий снег слепил белизной, легкий морозец бодрил. Шли полеты. Я направился в эскадрилью, в которой служил Кудрявцев, чтобы поговорить с командиром о выпуске молодых летчиков в самостоятельный полет на боевом истребителе. Неожиданно передо мной, словно из-под земли, появился майор в парадной форме, не гармонирующей е аэродромной рабочей одеждой.

— Майор Алесюк прибыл для прохождения службы в должности заместителя командира полка.

В полку до инструкторской работы допущены только командиры второй и третьей эскадрилий. Один из них был в отпуске. Поэтому, глядя на парадно одетого, как и положено при представлении, статного Алесюка, я с радостью пожал ему руку:

— Очень хорошо, что прибыли сразу на аэродром! Как вас встретили?

— С вокзала привезли на квартиру. Жена и сыновья довольны. Сейчас разбирают вещи и расставляют мебель.

Поговорив о житейских делах, я предложил своему заместителю познакомиться с молодыми летчиками первой эскадрильи и, пока там нет командира, поработать инструктором. Особое внимание просил обратить на Кудрявцева.

— Займусь им лично, — пообещал Алесюк, — Всю войну переучивал летчиков.

Внимательно прочитал личное дело Евгения Кудрявцева. Он характеризовался как человек честный, откровенный, не терпящий фальши и лицемерия. Его курсантская летная книжка тоже не вызывала сомнений. А вот в новой, заведенной в полку, было только три записи. Три полета на проверку техники пилотирования, И вывод — младший лейтенант Кудрявцев не способен быть летчиком-истребителем. Таково было мнение инспектора по технике пилотирования воздушной армии. Понимая, что инспектор без представления командира полка не стал бы проверять рядового летчика с целью отчисления из авиации, я спросил у начальника штаба Никитина, кто «творец» первой оценки Кудрявцева? Оказалось, «плохо» ему поставил молодой командир эскадрильи, только что допущенный к инструкторской работе. Молодые люди обычно торопливы, их суждения и выводы бывают поспешны. Второе заключение сделал командир полка в день своего отъезда в академию. Он торопился записать свой вывод, даже не успел побеседовать с летчиком. Ясно стало, что произошла ошибка. Чтобы ее исправить, нужен разговор с армейским инспектором, а он просьбу отказаться от своего заключения и перепроверить летчика может принять за недоверие к его профессиональной подготовке.

Все это заставило меня задуматься: не поторопился ли я обнадежить летчика, что тот будет летать? «Нет! — твердо сказал я себе. — Надо дать ему возможность полетать с инструктором, потом самому проверить его технику пилотирования». Моему решению взять всю ответственность за Кудрявцева на себя способствовало то, что в этом формально не было нарушений. Командир полка инспектору не подчинен.

Вскоре майор Алесюк доложил, что подготовил Кудрявцева к самостоятельному вылету на Ла-7. Алесюк восемь лет работал инструктором. Дело свое знает. Летает прекрасно. Такому нельзя не доверять. Оставалось слетать с Кудрявцевым и выпустить его в самостоятельный полет на боевом «лавочкине».

Это зимнее утро выдалось морозным и солнечным. Дул легкий встречный ветерок. Полеты начались по плану. Мне предстояло лететь на проверку Кудрявцева, решить судьбу летчика. Он, конечно, волновался и был наиряжен. И я, прежде чем сесть в спарку, спросил:

— Как настроение?

— Хорошее.

— Майор Алесюк доволен вашими полетами. А сами вы как думаете?

— Стараюсь.

— Повторите задание.

— Два полета по кругу и один в зону.

Летчик рассказывал, какие фигуры высшего пилотажа будет выполнять в небе, а я внимательно смотрел на него. Одет он был в новый черный меховой костюм и унты. Белизна унтов и снега сливались, и создавалось впечатление, что человек оторвался от земли и парит в воздухе.

После выполнения задания Кудрявцев бодро спросил:

— Товарищ майор, разрешите выйти из самолета?

Я едва успел ответить, как над передней кабиной в воздухе, точно крылья чайки, сверкнули белизной унты. Летчик был доволен своим полетом. При проверке Кудрявцева я ни разу не вмешивался в управление, хотя в любой миг готов был исправить грубую, опасную ошибку проверяемого. В небе всегда возможны непредвиденные обстоятельства. Ученик в таких случаях, как правило, надеется на учителя. И если инструктор хоть на долю секунды опоздает, может случиться непоправимое. В такие моменты исход полета немало зависит от мастерства инструктора. Вот почему я все время держался за ручку управления, но делал это так, чтобы Кудрявцев не мог почувствовать мою руку. И он не почувствовал.

— Младший лейтенант Кудрявцев задание выполнил. Разрешите получить замечания?

— Алесюк, — говорю, — научил вас взлет и посадку делать отлично. А вот фигуры пилотажа получались хуже.

Лицо летчика потускнело.

— Что закручинились?

— Так ведь высший пилотаж — главное для истребителя!

— В летном деле все главное. Не сумеешь взлететь — не будет и полета. Не зря говорят, что любой полет начинается со взлета, но не каждый заканчивается посадкой. Учтите это. А сейчас берите мой самолет и самостоятельно выполните все, что делали со мной на спарке.

Я хорошо понимал, что даже у летчиков высшего класса никогда не бывает полетов, похожих один на другой, как не бывает людей с одинаковыми характерами. Но при обучении необходимо, чтобы ученики старались копировать своего учителя. Принцип «Делай, как я» у хороших методистов-инструкторов положен в основу обучения. И полет Кудрявцева на поверку во многом напоминал полеты Алесюка, хотя об этом я ему не сказал ни слова.