Арсений Ворожейкин - Последние атаки

— Нас ждет фронт. Он рядом. Скоро солнце. А на обратном маршруте погода должна быть лучше.

Петр смотрит па своих ведомых. Марков и Хохлов летят крыло в крыло. По другую сторону «илов» — Лазарев и Коваленко, тоже идут, словно взявшись за руки. Летчики падежные. Может, пронесет? Чего там!.. А как быть с предупреждением подполковника Василяки «на рожон не лезьте»? Он слушает наши переговоры и может дать нам по радио отбой.

Все молчат. Напряжение. Воронин бросает взгляд на приборную доску. Полет длится уже двадцать минут, а прояснения не видно. В душе нарастает тревога. Может, уж и поле боя накрыл снегопад? И вдруг самолеты из серой пелены вновь вырвались в бездонное раздолье синевы. Здесь солнце яркое, ослепительное. Кто-то, торжествуя, декламирует:

— Да здравствует солнце! Да скроется тьма!

Внимание Воронина сразу же привлекла земля. Под собой он увидел два «мессершмитта», стоящих на поле. Фашистский аэродром? Не проскочили ли поле боя? Взгляд вперед. Там сероватая завеса дыма. Значит, фронт еще впереди. Петр узнает городок Червоноармейск. Он только что освобожден. До войны здесь был наш аэродром. Враг его использовал и, очевидно, оставил неисправные истребители.

По курсу полета появились Броды, обложенные полукольцом дыма и огня. Идет бой за город. Для удара штурмовики набирают высоту. Истребители готовы для отражения возможных вражеских атак с воздуха, но «мессеров» пока в небе не видно.

На поле боя полно танков противника. Их еще целая вереница на шоссе. Туда-то и направила удар группа Павлюченко. Сверкнули залпы реактивных снарядов, заработали пушки, посыпались бомбы. Один заход, второй… На дороге вспыхнули костры: горят тапки, мечутся в панике фашисты.

— Хорошо горит металл! — восклицает Павлюченко. — Еще заходик!

В небе по-прежнему спокойно. Истребители тоже скитаются и, выбрав большое скопление пехоты в лощине, поливают ее смертоносным огнем. Израсходовали почти весь боезапас: уж очень заманчивая цель.

— Спасибо за работу, — благодарит земля. — Молодцы!

Выполнив задачу, все вместе вновь возвращаются на свои точки. Лазарев с Коваленко почему-то отстали.

— У меня мотор барахлит, — отвечает Лазарев.

— Лететь можно?

— Не знаю. Посмотрю…

Петр снова глядит на землю и видит два, уже знакомых, немецких самолета. Передает Лазареву, что внизу под ними аэродром и он может сесть.

Впереди, подобно снежным горам, надвигались облака. Высота их не менее пяти-шести километров. Под них, словно в туннель, уходило шоссе на Ровно. И летчики, держась дороги, как самого надежного курса, нырнули под облака, которые буквально на глазах угрожающе оседали. Чувствовалось, что они перенасыщены влагой и вот-вот обрушатся на нас. В таких тучах всего жди — и снега, и дождя, и града.

В ожидании неприятностей экипажи идут молча и до того низко, что рядом под крылом дымчатым пунктиром мелькает шоссейная дорога, размытой тенью пробегают деревья, телеграфные столбы, дома…

На восточной окраине Дубно темной лентой сверкнула Иква, освободившаяся от льда. За речкой навстречу понеслись редкие хлопья снега. Через минуту все вокруг побелело. Видимость резко ухудшилась. Лететь стало трудно. Однако в надежде, что снегопад ослабеет, экипажи жмутся друг к другу и упорно пробиваются к Ровно. А снежная пелена все плотнее и плотнее. Воронин уже не может без риска оторвать взгляда от впереди идущего штурмовика и посмотреть на своих ведомых. И вообще идут ли они в строгом строю, не затерялись ли в пурге? Группой лететь больше нельзя. Изредка летчик впереди идущего штурмовика обменивается с истребителями своими наблюдениями по радио. Но вот уже более десяти минут Воронин не слышит от него ни слова.

Молчание. Жутковатое молчание. Никто из летчиков-штурмовиков не может сказать ничего определенного. Воронин думает: «Не возвратиться и не сесть ли в Червоноармейске? Но ведь мы пролетели больше половины пути. До Ровно уже недалеко. А там дом, все свое, знакомое. Сзади же метель, и она, может быть, уже бушует над фронтом. Нужно отстать и идти самостоятельно». Капитану Воронину много приходилось летать на бреющем полете. Сейчас нужно попытаться выйти на аэродром. К счастью, неожиданно просветлело. Снегопад ослаб, видимость улучшилась, каждый из летчиков группы почувствовал облегчение: словно гора с плеч.

Хохлов и Марков шли крыло в крыло с Ворониным. Правее их, метрах в пятистах летели «илы», Петр подумал: «Хорошо, что все волнение уже позади, погода улучшилась».

Однако и это улучшение было временным. Вскоре на самолеты обрушились потоки снега, и они вновь канули во мглистую бездну.

На какой-то миг капитан Воронин растерялся, не зная, что предпринять: пробить ли облачность вверх или уйти вниз и снова попытаться привязаться к земным ориентирам и идти дальше? «Нет, все-таки вниз», — решил наконец Петр, и в это же самое время внизу показалось что-то темное. Пригляделся. Это была речушка, переполненная талыми водами. Петр, с радостью и надеждой глядя па спасительный берег, повел группу вдоль него, затем летчики снова вышли па шоссейную дорогу. Она до того побелела, что с трудом ее можно было узнать лишь по столбам да по потемневшим от талой воды кюветам. Перед собой ничего не видно. Попадись сейчас на пути высокая труба или дерево — конец. А лететь надо: самолет не автомобиль, не остановишь.

Смогут ли летчики найти аэродром? Он где-то левее дороги. Там есть приметный ориентир — каменный домик с красной черепичной крышей. Пронесется он под крылом — и разворот влево. Но это и опасно. Где-то рядом с Ворониным должны быть Хохлов и Марков.

Петр пытается взглянуть налево. Не удается: того гляди потеряешь землю. Запрашивает по радио:

— Кто летит левее меня?

— Я, Хо-охлов…

Плохо Ивану, раз он в полете начал заикаться. С ним такого еще не случалось.

— А где Марков?

Молчание.

Разворот влево делать нельзя. Только вправо, в другую сторону от аэродрома. Вместо девяноста градусов придется крутить в три раза больше. Так можно ошибиться в расчете, не попасть на полосу аэродрома. Может, убрать газ и прямо перед собой приземлиться? Опасно. А такой полет разве менее опасен?

Дорога под летчиками все несется назад, а злополучного домика все нет. Может, проскочили? За ним невдалеке от пего начинается город с заводскими трубами…

И вот наконец-то под крылом мелькает знакомый домик. Удача! Воронин подает команду: разворот. Но сколько секунд виражить? Снег отнял все ориентиры, а на часы не посмотришь: нельзя отрываться от управления. Поэтому Петр шепчет: один, два… десять… сто… сто пятьдесят. Это наверняка две минуты. Шоссейка должна появиться. Значит, группа Воронина ходит в стороне от нее. А может, промахнулись и не заметили и дороги? От напряжения устали глаза. Так долго не продержаться. Но что делать?