Арсений Ворожейкин - Солдаты неба

— Требуется прикрыть наши войска, — заговорил Рогачев, глядя в небо. — Погода улучшается. Ты со своими «стариками» да я с Мишей Сачковым… Может, слетаем? Немцы мелкими группами бомбят наших.

— Надо немного подождать, — посоветовал я, разглядывая заросшее черной щетиной лицо Рогачева. Он всегда был до педантичности опрятен. И брился иногда даже по два раза в сутки, а тут… — Ты что, вспомнил допотопное суеверие авиаторов — не бриться перед вылетом?

Василий Иванович заговорщически, улыбнулся и доверительно сообщил:

— Хочу отпустить бороду.

Я знал, что он ничего не делает, не обдумав заранее.

— О-о! Это серьезный шаг. И наверное, не без причины? Крупные губы Рогачева плотно сжались. Он тяжело вздохнул:

— Чертовски соскучился по семье… — И после паузы со свойственной ему рассудительностью заговорил: — Борода мне нужна вот для чего. Во-первых, хочу съездить в отпуск к жене и сыну. Моя Анна еще до войны требовала, чтобы я отпустил бородку. Она считает, что борода — украшение мужчины. Во-вторых, — он улыбнулся, — природа обделила меня немного ростом. А мне теперь надо быть солидным, походить на педагога. Вот-вот наш полк выведут на переформирование, и нужно будет учить молодежь воевать. И борода тут будет помощницей.

Снегопад перестал. Мы пошли в помещение, чтобы поставить задачу летчикам. Василий Иванович, узнав, что со мной летит молодой ведомый, спросил:

— А не лучше ли тебе лететь тройкой, с одними «стариками»? Погода-то уж больно неустойчива.

Априданидзе понял Рогачева и с присущей, ему откровенностью возмутился:

— Значит, не доверяете мне? Думаете, не могу летать в такую слякоть?

Василий Иванович вопросительно взглянул на меня.

— Вчетвером веселее будет, — ответил я.

Перед выходом из комнаты отдыха Сулам надел на свои хромовые сапоги галоши. Все, кроме него, уже ходили в зимнем обмундировании. Для Априданидзе же на складе не нашлось ни унтов, ни валенок тридцать шестого размера. И штаны от мехового костюма оказались широки и длинны. Зато курточка была в самый раз, а ее черный цигейковый воротник как бы усиливал смуглость лица.

— Не зябнут? — спросил я, показывая на ноги.

Летчик мгновенно вытянулся в струнку. Брюки бриджи с хорошими от утюга стрелками и до блеска начищенные сапоги придавали ему особое изящество. Я невольно подумал, что он и в небе такой же аккуратный, как на земле. И воевать начинает расчетливо, с присущей ему собранностью.

— Никак нет! — чеканя слова, ответил Сулам. — Мама из Кутаиси прислала длинные шерстяные носки. — И не без гордости пояснил: — Сама связала.

Зная его скупость на слова, я уточнил:

— А зимой? Здесь морозы бывают до тридцати.

— Выдержу!

Мы в воздухе. Под нами все бело. Теперь Украина с неба напоминала Россию на Калининском фронте с ее бескрайними снежными просторами зимой 1942/43 года. Но вот и фронт. Огонь и дым как бы горным хребтом обоэначили поле боя. Все черным-черно. Война слизала снег и целые села, оголив украинский чернозем. А сколько танков! Здесь их у противника, как и под Курском, полно. Через редкие просветы в облаках кровавым пятном нет-нет да и мелькнет солнце. Видимости почти никакой.

От кипящей земли четверкой уходим за тучи. Кустов с Лазаревым остаются внизу. Теперь у нас вверху солнце и небо. И все же отдельные черные столбы, похожие на извержение вулкана, прорываются за облака.

Не прошло и двух минут полета в заоблачных просторах, как раздался тревожный голос Кустова:

— Вижу «лапотников»! Атакую!

Противника у нас, в высоте, пока нет. Надо нам с Суламом снизиться и помочь Игорю с Сергеем.

— Василь! Оставайся здесь, — передал я Рогачеву и с Суламом нырнул вниз.

Только мы пробили облака, как носами своих истребителей почти уткнулись в двух «фоккеров». Они от неожиданности шарахнулись в разные стороны. Я хотел было погнаться за ними, но впереди заметил двух «мессершмиттов», а дальше перед ними — пару «яков», догонявших тройку бомбардировщиков. Это, наверное, Кустов с Лазаревым. И почему-то оба атакуют, не замечая противника сзади.

Опасность для «яков» была так велика, что я сразу кинулся им на выручку, успев только передать своему ведомому, чтобы он атаковал правого фашиста. Помнил я и о вражеской паре истребителей, оставшейся позади. Надо бы оглянуться, но обстановка не позволила. Немедля ловлю свою жертву в прицел и нажимаю на кнопку управления оружием. Брызнул огонь. Огонь брызнул и от «мессершмитта». Но это не искры, высеченные из металла моими снарядами и пулями. Фашист все-таки успел полоснуть по нашему истребителю.

Оба «яка» скрылись в облаках. Однако один уходил вяло и с большим креном. «Мессершмитты», атакованные нами, исчезли где-то внизу в дымке. Два бомбардировщика тоже посыпались к земле, а третий, сбросив бомбы, метнулся ввысь, в тучи. И тут только я взглянул в сторону напарника. Его нет. Неужели сбили? Я повернул голову назад. Там «фоккер» и сзади него Сулам, поливающий фашиста огнем.

Спасибо товарищу: вовремя выручил. Но и к нему уже подбирается немецкий истребитель. Рывок — и я мчусь на помощь ведомому. Враг заметил меня и оставил Сулама.

Задание мы выполнили, во домой возвратились только вчетвером, без Кустова и Лазарева. Такие без вести пропасть не могут. И все-таки исчезновение Лазарева тревожило меня. В нем еще, как в шаловливом пареньке сохранилось много вольностей, которые мешают в бою.

Я не спешу идти с докладом к командиру полка. Стою у своего самолета и с опаской поглядываю на полевой телефон.

Эта штука иногда приносила тяжелые вести: земля сообщала, где упали наши сбитые самолеты.

— Товарищ капитан, ваше задание выполнено, — четко и спокойно доложил мне подошедший Сулам. — Разрешите получить замечания.

Больше тридцати раз приходилось мне слышать такие его доклады, и всегда они звучали по-иному. После первого вылета в осипшем голосе и на бледном лице были тревога, нетерпение узнать оценку своих действий и радость боевого крещения. Теперь деловитое спокойствие рабочего человека и гордость за свой труд.

Раньше он был горяч и вспыльчив. Сейчас уравновешен и степенен. Фронтовая жизнь вместе с боевым опытом дает и житейскую сдержанность. Правда, Судам с виду никак не походил на литературного героя — летчика-богатыря. Скорее всего, он напоминал подростка в форме летчика. Как обманчив может быть внешний облик!

К Суламу пришла боевая зрелость. Возможно ли за месяц? Да. Возмужание на фронте не зависит от возраста и определяется не временем, а боями и внутренними качествами человека. В этом бою Сулам как бы сдал экзамен на мастерство, показав свою зоркость, расчет и умение быстро сразить врага. Воюет с увлечением и вдохновенно.