Гордон Брук-Шеферд - Перелетные птицы

К этому последнему году войны борьба за преобладание в Европе уже обрела очертания, и было очевидно, что об атомной проекте Запада русские хотели бы узнать в первую очередь. И вдруг выяснилось, что в течение всех месяцев доведения атомной бомбы до совершенства и развертывания её русские получали все новости из самых высоких источников, размещенных в самом сердце западных экспериментов. Так западные державы столкнулись с первым значительным вызовом в области послевоенного шпионажа.

3

Профессор

Много споров и определенное замешательство последовало по поводу того, как ответить на вызов. Запад засуетился. Но Гузенко знал только псевдоним Мэя и род его деятельности. Но зато в одной из телеграмм, которую принес с собой Гузенко, содержались данные, наводившие на коллег "Алека". В телеграмме, посланной полковником в Центр в первых числах августа, говорилось:

"Мы выработали условия встречи с "Алеком" в Лондоне. "Алек" будет работать в королевском колледже, в Стренде. Его можно будет легко найти там по телефонной книге... Он не может оставаться в Канаде. В начале сентября он должен улететь в Лондон. Перед его отъездом, он пойдет на урановый завод в округе Петавава, где будет находиться около двух недель... Мы передали ему 500 долларов".

Далее следовало многословие об условиях связи.

Получалось, что был только один человек, который в сентябре должен был покинуть союзническую группу, чтобы читать лекции в "Кингс колледж", и этим человеком был доктор Нанн Мэй. Прояви Заботин повышенную профессиональную осторожность, он по крайней мере разделил бы информацию на две телеграммы, оставив ключевой момент, касающийся новой работы "Алека", для последнего сообщения. Но, когда он отослал эту информацию в Москву, ГРУ настолько же мало подозревало, что имеет в своей среде предателя, насколько и Запад что русские имеют атомного шпиона высокого уровня в своем собственном сокровенном научном кругу.

Теперь "кошки выскочили из мешка" - даже целых двадцать, включая Мисс Уилшер и основную группу канадцев, указанных Гузенко и его материалами. Теперь надо было решить, как и когда их ловить, по отдельности ли или вместе, придать ли скандалу публичный характер и, если да, то когда, как вести себя в кризисе с Советским Союзом и как - между самими западными правительствами. Последний пункт был не менее деликатным. Канадцы, например, сразу же решили, что пск Мэй был британским изменником, то британцы и должны поставить в известность об этом американского госсекретаря Джеймса Бирнса.

Две линии западной политики в этом вопросе прослеживались в течение целых недель и месяцев. Ситуация не упрощалась от того, что они время от времени переплетались. С профессиональной стороны был быстрый ответ со стороны Британии. Питер Двайер, весьма способный глава резидентуры Ми6 в Вашингтоне, который занимался и вопросами Ми5, сразу улетел в Оттаву, как только стало известно о бегстве Гузенко. Он составил вместе с Уильямом Стивенсоном мощный дуэт советников по разбору ситуации. Для главных персонажей дела из Лондона сразу же пришли два британских псевдонима. Гузенко с этого времени должен был именоваться только как "Корби", а Мэй "Примроуз" (соответственно "Ворон" и "Примула"; для удобства мы будем далее использовать русский вариант - примеч. перев.). Теперь задача состояла в том, как обмануть "Примулу".

Давайте начнем с реакции Кима Филби, кремлевского туза в области шпионажа на Западе, который в это время занимал ключевую позицию главы 9-го - русского - отдела Ми6. Он получил два первых сообщения Двайера о Гузенко через обычные каналы 9 и 10 сентября. Следует подчеркнуть, что в этот острый момент Филби и не знал, что его собственное положение оказалось под серьезной угрозой со стороны другого, совсем не связанного с этим, потенциального советского перебежчика. Он столкнулся лицом к лицу с этой опасной ситуацией только десять дней спустя, и об этом речь пойдет в следующей главе. В деле же Гузенко Филби действовал с холодным профессионализмом, который характеризовал всю его двойную деятельность.

Единственно, чего он хотел избежать, так это быть самому посланным в Оттаву, так как это отдалило бы его от лондонского Центра, где каждый шаг Запада на протяжении кризиса был бы известен ему и передан его советским связям. Человек Заботина, говорил он своим коллегам, был кладезем ценной информации, и из Лондона следовало бы послать настоящего эксперта, который помог бы расследованию на месте. расследованием. Он предложил двух человек. Первым была Джейн Арчер, та ещё эксперт по советским делам, которая до войны однажды опрашивала советского беглеца Вальтера Кривицкого - и потом этого несчастного никто на Западе ни о чем не спрашивал (он был найден мертвым в вашингтонском отеле - см. глава 7 - примеч. перев.). Но Филби подумал, что она совсем утратила нюх, и порекомендовал, чтобы вместо неё поехал его коллега по Ми6 Роджер Холлис.* С этим согласились, и 16 сентября Холлис улетел в Канаду.

* В связи со спорами насчет того, был ли Холлис советским агентом, следует заметить, что предложение его кандидатуры со стороны Филби вовсе не компрометирует Холлиса. Холлис был очевидным кандидатом по своему служебному положению, и исполнил он свою миссию достойно.

Филби менее повезло с другим предложением, которое он пытался пробить - что дело "Ворона" следовало бы изъять у МИДа и передать спецслужбам. Такой вариант идеально подошел бы ему и его советским хозяевам. Но этому не суждено было сбыться: дело касалось даже не министров иностранных дел, а президентов и премьер-министров. Здесь была замешана большая политика.

В Оттаве канадские власти и их союзные советники, ряды которых выросли с появлением Холлиса, должны были решить, что следовало сделать в короткий срок. По мере того как все больше и больше принесенных Гузенко сообщений переводилось, становилось ясно, что "Примула" не только рассказал Москве множество технических деталей испытательного взрыва в Нью-Мексико и бомбы, сброшенной на Японию, но даже сумел достать и передать образец ключевого материала изделий - "162 микрограмма урана-233 в виде окиси и в форме тонкой пластины", как говорилось в телеграмме полковника Заботина. Это был ответ полковника на требования Центра получить от агента максимум возможного перед его отъездом в Англию.

Была небольшая дискуссия по поводу того, надо ли ему позволять совершить эту поездку или нет. Один из аргументов против состоял в том, что советская тайная полиция может перехватить его по пути, а другой в том, что поскольку его преступления были совершены в Канаде, то легче отдать его под суд там. Но победил профессиональный подход, а именно: как в других подобных случаях, когда полный масштаб заговора ещё не известен, ему надо позволить пересечь Атлантику - под пристальным наблюдением - в надежде, что в Лондоне его контакты позволят ещё больше узнать о советском проникновении.