Фридрих Шиллер - Тридцатилетняя война

Таким образом, безопасность государства была обеспечена. Не меньшую предусмотрительность проявил Густав-Адольф в заботах о внутреннем управлении. Регентство было поручено государственному совету, финансы — пфальцграфу Иоганну-Казимиру, шурину короля; супруга его, столь нежно им любимая, была удалена от всех государственных дел, слишком трудных для её ограниченных способностей. Словно на смертном одре распоряжался он своим достоянием. 20 мая 1630 года, закончив все приготовления и совершенно готовый к отплытию, король явился на сейм в Стокгольме, чтобы торжественно проститься с государственными чинами. Держа на руках свою четырёхлетнюю дочь Христину, уже в колыбели объявленную его наследницей, он показал её чинам как их будущую государыню, заставил их, на случай, если ему не суждено вернуться, вновь принести присягу и приказал прочитать указ о регентстве во время его отсутствия или малолетства его дочери. Всё собрание разразилось рыданиями, и сам король не сразу овладел собой, чтобы обратиться с прощальной речью к земским чинам.

«Не с лёгким сердцем, — так он начал, — ввергаю я снова себя и вас в эту опасную войну. Всемогущий бог свидетель, что я воюю не ради удовольствия. Император жесточайшим образом оскорбил меня в лице моих послов, он поддерживает моих врагов, он преследует моих друзей и братьев, он топчет ногой мою веру и протягивает руку к моей короне. Слёзно молят нас о помощи угнетённые чины Германии, и, если богу угодно, мы окажем им эту помощь.

Я знаю опасности, которым подвергается моя жизнь. Я никогда не избегал их и едва ли спасусь от них. Правда, до сих пор всемогущий чудесно хранил меня, но всё же мне суждено в конце концов умереть, защищая родину. Поручаю вас покровительству небесному. Будьте справедливы, будьте честны, живите безгрешно — и мы вновь встретимся в вечности.

К вам, мои советники, обращаюсь я прежде всего. Да просветит вас господь, и да исполнит он вас мудростью, дабы вы могли вести моё королевство по пути блага. Вас, храбрые дворяне, поручаю защите господа бога. Будьте по-прежнему достойными потомками тех готских героев, чья доблесть повергла в прах древний Рим. Вас, служители церкви, призываю к терпимости и согласию; будьте сами образцом добродетелей, которые вы проповедуете, и никогда не употребляйте во зло вашу власть над сердцами моего народа. Вам, представителям горожан и крестьян, желаю благословения небесного, радостной жатвы вашему прилежанию, изобилия вашим житницам, избытка всех благ жизни. За всех вас, отсутствующие и присутствующие, воссылаю я искренние моления к небу. Всем вам со всей нежностью говорю прости — быть может, навеки».

В Эльфснабене, где стоял флот, была произведена посадка войск на корабли. Толпы народа стеклись сюда, чтобы присутствовать при этом столь же величественном, сколь и трогательном зрелище. Сердца жителей были преисполнены различных чувств, в зависимости от того, что больше привлекало их внимание — величие подвига или величие героя. Среди военачальников, возглавивших это войско, многие прославили своё имя; то были Густав Горн, рейнграф Отто Людвиг, граф Генрих-Матиас Турн, Ортенбург, Баудиссен, Баннер, Тейфель, Тотт, Мутсенфаль, Фалькенберг, Книпгаузен и другие. Флот, задержанный противными ветрами, лишь в июне мог поднять паруса и 24-го числа достиг острова Рудена у берегов Померании.

Густав-Адольф первый ступил здесь на берег. На глазах своих спутников он преклонил колена на германской земле, благодаря небо за сохранение своей армии и флота. На островах Воллине и Узедоме он высадил войска. При их приближении императорские гарнизоны поспешили покинуть свои укрепления и бежали. С быстротой молнии появился он пред Штеттином, чтоб овладеть этой сильной крепостью ранее, чем это могли сделать императорские войска. Богуславу XIV, герцогу Померанскому, немощному и пожилому правителю, давно уже были в тягость неистовства, совершённые и совершаемые императорскими войсками в его стране. Но, бессильный противиться им, он, неслышно ропща, склонялся перед силой. Появлепие спасителя не только не придало ему мужества, но внушило страх и сомнения. Хотя его страна истекала кровью из ран, нанесённых ей императорскими войсками, он всё же не решался открыто стать на сторону шведов и этим навлечь на себя месть императора.

Расположившись лагерем пред штеттинскими пушками, Густав-Адольф потребовал от города принятия шведского гарнизона. Богуслав сам явился в лагерь короля, чтобы отклонить это требование. «Я пришёл к вам как друг, а не как враг, — ответил Густав. — Не с Померанией и не с Германией веду я воину, а с их врагами. Я буду свято беречь это герцогство, и по окончании похода вы получите его обратно из моих рук в большей сохранности, нежели от кого-либо другого. Посмотрите на следы пребывания императорских войск в вашей стране, сравните их со следами пребывания моей армии в Узедоме и выбирайте, кого вы хотите иметь другом — императора или меня. Чего вы ждёте от императора, если он овладеет вашей столицей? Милостивее ли он обойдётся с ней, нежели я? Или вы хотите положить предел моим победам? Время не терпит; примите решение и не вынуждайте меня прибегнуть к более действенным средствам».

Тягостен был выбор для герцога Померанского. Здесь, у ворот его столицы, — король Шведский с грозной армией; там — неизбежная месть императора и ужасающий пример столь многочисленных немецких князей, жертв этой мести, ставших жалкими скитальцами. Более близкая опасность положила конец его колебаниям. Ворота Штеттина были открыты королю, шведские войска вошли в город и таким образом опередили императорскую армию, которая ускоренными переходами стремительно двигалась вперёд. Занятие Штеттина дало королю опорный пункт в Померании, господство над течением Одера и плацдарм для армии. Герцог Богуслав не замедлил оправдать своё решение необходимостью, тем самым заранее защитив себя пред императором от упрёка в измене. Но, убеждённый в непримиримости этого монарха, он вступил в тесный союз со своим новым защитником, чтобы дружбой со Швецией обеспечить себя от австрийской мести. Союзом с Померанией король приобрёл в Германии важного сторонника, который прикрывал его с тылу и обеспечил ему свободное сообщение со Швецией.

По отношению к Фердинанду, который первый напал на него в Пруссии и без объявления войны открыл враждебные действия, Густав-Адольф считал себя свободным от обычных формальностей. Перед европейскими государями он оправдал своё поведение в особом манифесте, где приводил все указанные выше причины, заставившие его взяться за оружие. Тем временем успехи его в Померании продолжались, войско увеличивалось с каждым днём. Толпами стекались под его победоносные знамёна офицеры и солдаты из войск, ранее сражавшихся под предводительством Мансфельда, герцога Христиана Брауншвейгского, короля Датского и Валленштейна.