Фридрих Шиллер - Тридцатилетняя война

Итак, наконец, во главе императорской армии стал полководец, заслуживающий этого имени. Всякая другая власть в войсках, не исключая власти самого императора, теряла значение в тот самый момент, как Валленштейну был вручен жезл главнокомандующего, и всё, исходившее не от его особы, было недействительно. От берегов Дуная до Везера и Одера все почувствовали животворное появление нового светила. Новый дух вселяется в солдат императора; начинается новая эпоха войны, новые надежды придают папистам бодрости, и протестантский мир с тревогой наблюдает перемену ситуации.

Чем выше было вознаграждение, ценой которого пришлось купить нового полководца, тем большие надежды считал себя вправе возлагать на него императорский двор. Но герцог не торопился оправдать эти надежды. Ему достаточно было бы появиться вблизи Чехии со своим грозным войском, чтобы разбить ослабленные войска саксонцев и возвращением этого королевства под власть императора блистательно ознаменовать своё вступление на новый путь. Но, удовлетворяясь мелкими стычками хорватов с неприятелем, он предоставил ему без помех грабить лучшую часть Чехии, а сам мерными тихими шагами шёл к своей заветной цели. Не уничтожить саксонцев, но соединиться с ними — таков был его план. Поглощённый этим важным замыслом, он пока не брался за оружие, чтобы тем вернее победить путём переговоров. Всевозможными способами старался он побудить курфюрста расторгнуть союз со шведами, и сам Фердинанд, всё ещё склонный к миру с Саксонией, одобрял этот образ действий. Но громадные услуги, оказанные шведами, были ещё слишком свежи в памяти саксонцев, чтобы они могли пойти на столь позорную измену. И если бы даже они чувствовали себя склонными к этому, то двуличие Валленштейна и дурная слава австрийской политики не внушили бы им никакого доверия к искренности его обещаний. Он слишком хорошо был известен как вероломный политик, чтобы на него положились в том единственном случае, когда, по всем вероятиям, он не собирался обмануть. Но обстоятельства ещё не позволяли ему раскрыть истинные свои побуждения и тем самым внушить доверие к искренности своих намерений. Поэтому он против собственного желания решился добыть силой оружия то, чего не удалось достигнуть посредством переговоров. Быстро собрав войска, он появился пред Прагой, прежде чем саксонцы могли прийти на помощь столице. После непродолжительной обороны осаждённых монахи-капуцины предательски открыли одному из полков герцога вход в город, и укрывшийся в замке гарнизон сложил оружие на позорных условиях. Валленштейн полагал, что, овладев столицей, он легче сможет сговориться с саксонским двором, но, возобновляя переговоры с генералом фон Арнгеймом, в то же время не преминул подкрепить их решительным ударом. Чтобы отрезать саксонской армии отступление на родину, он приказал поспешно занять проходы между Аусигом и Пирной. Однако проворство Арнгейма избавило саксонцев от опасности. После отступления этого генерала сдались победителю последние прибежища саксонцев — Эгер и Лейтмериц, и Чехия была возвращена своему законному государю ещё скорее, чем была им утрачена. Озабоченный не столько интересами своего повелителя, сколько осуществлением своих собственных планов, Валленштейн собирался теперь перенести войну в пределы Саксонии, чтобы опустошением этой страны принудить её курфюрста к заключению сепаратного договора с императором, или, вернее, с герцогом Фридландским. Но как ни мало герцог обычно подчинял свою волю требованиям обстоятельств, всё же он понял всю необходимость временно отказаться от своего сокровенного замысла для более неотложного дела. В то время как он вытеснял саксонцев из Чехии, Густав-Адольф одерживал вышеописанные победы на Рейне и на Дунае и через Швабию и Франконию перенёс уже войну к границам Баварии. Разбитый на Лехе и гибелью графа Тилли лишённый своей лучшей опоры, Максимилиан молил императора как можно скорее прислать ему на помощь из Чехии герцога Фридландского и обороной Баварии отвратить опасность от самой Австрии. Обратившись с этой просьбой к самому Валленштейну, он настоятельно убеждал его, до его прибытия с главной армией, помочь ему пока хоть несколькими полками. Фердинанд поддерживал эту просьбу всей силой своего авторитета, и один курьер за другим нёсся теперь к Валленштейну, чтобы заставить его двинуться к Дунаю.

Но теперь-то выяснилось, какую великую долю своей власти принёс в жертву император, передав в руки Валленштейна войска и начальство над ними. Равнодушный к мольбам Максимилиана, глухой к многократным повелениям императора, герцог оставался в полном бездействии в Чехии, предоставив курфюрста его судьбе. Память о том, как некогда на Регенсбургском сейме Максимилиан настойчиво добивался от императора его удаления, глубоко запечатлелась в злопамятной душе герцога, и недавние старания курфюрста воспрепятствовать его назначению также не остались для него тайной. Теперь настал час возмездия за это оскорбление, и тяжко расплатился курфюрст за то, что восстановил против себя наимстительнейшего человека на свете. Невозможно, так ответил Валленштейн, оставить Чехию беззащитной. Лучше всего Австрия будет защищена в том случае, если шведская армия выдохнется пред баварскими крепостями. Так наказывал он своего врага рукою шведов. И в то время как одна крепость за другою переходила в их руки, он заставил курфюрста тщетно ждать в Регенсбурге его прибытия. Лишь тогда, когда полное покорение Чехии лишило его последних уважительных доводов, а завоевания Густава-Адольфа в Баварии стали угрожать непосредственно самой Австрии, он снизошёл к настоятельным просьбам курфюрста и императора и решился на вожделённое объединение с первым, что, по чаяниям всех католиков, должно было решить судьбу войны.

Сам Густав-Адольф, не располагавший достаточными вооружёнными силами, чтобы бороться даже с одной армией Валленштейна, боялся объединения двух столь сильных армий, и кажется удивительным, что он не старался более энергично воспрепятствовать этому соединению. Судя по всему, он слишком рассчитывал на ненависть, разъединявшую обоих предводителей и препятствовавшую слиянию их войск для общей цели. Когда события опровергли его предположения, было уже поздно исправлять эту ошибку. Правда, при первом достоверном известии об их намерениях он поспешил в Верхний Пфальц, чтобы преградить путь курфюрсту, но тот уже предупредил его, и соединение произошло под Эгером.

Этот пограничный город избрал Валленштейн ареной замышленного им торжества над гордым противником. Не довольствуясь тем, что он увидит его у своих ног, униженно просящим, он вдобавок принудил его оставить беззащитными свои земли, прийти издалека на поклон к своему защитнику и этим длинным переходом смиренно признаться в своей беде и своём злосчастии. И такому унижению покорно подчинился гордый государь? Тяжкой внутренней борьбы стоило курфюрсту прибегнуть к спасающей руке того, кто никогда не имел бы этой власти, если бы всё шло согласно его, курфюрста, желаниям. Но однажды решившись, он имел достаточно мужества, чтобы перенести любое оскорбление, связанное с его решением, и достаточно владел собой, чтоб отнестись с презрением к мелким страданиям, если это было нужно для достижения великой цели.