Альфред Штенцель - История войн на море с древнейших времен до конца XIX века

После покорения Бруциума карфагенянам следовало всеми средствами (в которых недостатка у них не было) стараться завладеть Мессаной и сделать ее неприступной, чтобы затруднить римлянам переправу в Сицилию; однако они медлили и ограничивались полумерами. Затем им следовало во что бы то ни стало помешать переправе римской армии на этот остров; средство для этого – флот – у них имелось, но, несмотря на опыт, который они пережили 20 лет тому назад в войне с Пирром, они и этим пренебрегли: сообщение римлян с Сицилией происходило так же свободно, как если бы она соединялась с материком.

Они не давали себе труда интересоваться тем, что делалось у их противника как перед войной, так и во время войны, пока она продолжалась; поэтому они ничего не знали о таких крупных и важных событиях, как постройка и снаряжение новых флотов в 260, 249 и 242 годах; каждый раз это являлось для них полной неожиданностью и вынуждало их к спешным и торопливым мерам противодействия. В тактическом смысле постановка осведомительного дела также была совершенно неудовлетворительна (кроме Карфагена в 249 году).

Они не сумели решительно и последовательно действовать своим флотом, иначе ущерб, нанесенный римлянам, был бы гораздо значительнее. Правда, они подорвали римскую торговлю, разорили в нескольких местах побережье, но, например, о блокаде Остии и речи не было; при громадном протяжении береговой линии Италии они могли причинить римлянам несравненно больший вред, что особенно удобно было сделать, заняв на продолжительное время укрепленные пункты на берегу или на островах вблизи берега.

Самой же крупной ошибкой было то, что карфагеняне начинали энергично действовать только тогда, когда им угрожала непосредственная опасность, а как только неприятель переставал им угрожать, они снова утрачивали всякую энергию и бездействовали. Они не использовали ни первого трехлетнего, ни второго семилетнего перерыва в морской войне для усиления своего флота и более энергичного ведения войны; мало того, как только они перестали опасаться атаки неприятеля с моря, их собственный флот немедленно пришел в полный упадок; все это были непростительные ошибки, за которые проигрыш войны должен считаться заслуженным и справедливым возмездием.

Впрочем, в тактическом смысле и карфагеняне не упускали случая действовать наступательно, что объясняется тем, что у них, как у старых моряков, наступательная тактика всосалась в плоть и кровь. Однако в первом же сражении у Миле они проявили ту же преступную беззаботность, вытекавшую из пренебрежения к неприятелю, как и в области стратегии: с тридцатью передовыми кораблями, не выстроив их даже в боевой порядок, карфагенский адмирал двинулся прямо против вчетверо сильнейшего неприятеля, который при первой же стычке захватил все эти корабли благодаря абордажным мосткам и многочисленным легионерам. Сделанная впоследствии попытка окружить римлян и атаковать их сразу со всех сторон не увенчалась успехом, так как римляне, избегая маневрирования, выстроили свои корабли по окружности. Ганнибал счел тогда сражение проигранным и оставил поле битвы за римлянами; если бы он этого не сделал, Дуилий мог бы оказаться в очень тяжелом положении, так как во время движения всем его кораблям невозможно было бы держаться носом в сторону неприятеля. Впрочем, сторона, захваченная врасплох, часто теряет мужество и преждевременно признает себя побежденной.

Замечательно, что карфагеняне за все время долгой войны не придумали никакого средства против «воронов», что служит доказательством полного отсутствия технической изобретательности и искусства; сами они не применяли этого приспособления, по-видимому, потому, что на это у них не хватало мужества и доверия к своим солдатам.

О неудовлетворительной тактике при Экномосе и о неправильной тактике у Эгузы уже было сказано; здесь мы добавим только несколько слов по поводу тактики, примененной карфагенянами в 249 году, когда они одержали единственную победу за все время этой долгой морской войны. Адгербал, как и Картолон, проявили большую осторожность и присутствие духа, а первый, кроме того, и большую энергию; это были прекрасные морские вожди, которые умели держать в руках боевую силу и в тактическом смысле действовали очень успешно. Однако имена их уже не упоминаются в связи с дальнейшими событиями: по всей вероятности, наградой им была черная неблагодарность, как это случалось с победоносными вождями и в Афинах во время господства демагогов. Ксантипп, уничтоживший армию Регула и спасший Карфаген, несомненно, по тем же причинам должен был вернуться на родину.

Может показаться невероятным, чтобы такое положение дел могло сложиться в крупном морском государстве; однако, новейшее время дает подобный же пример и, притом, у морской державы, которую никак нельзя упрекнуть в недостатке воинственности и которая, наоборот, справедливо гордится славным военным прошлым. Мы говорим об Англии и ее флоте. Сделавшись после 1815 года владычицей на всех морях, и гордая достигнутыми успехами, она стала с пренебрежением смотреть на все другие флоты и нисколько не беспокоилась достигнутыми ими техническими успехами и не обращала внимания на те тактические и стратегические изменения, которые создались благодаря этим успехам; это повело к тому, что одно время она во всех отношениях стояла позади других держав: Франция опередила ее с колесными пароходами, Соединенные Штаты первые применили винт, затем Франция первая выстроила паровой линейный винтовой корабль (в Крымской войне). Этими фактами, к счастью для Англии, ей был дан сильный толчок, однако косность ее была так велика, что она только с крайней медлительностью последовала примеру других (во Франции появился первый броненосный фрегат, таран, артиллерия, крейсеры). Лишь через два десятилетия после того, как все эти «пугала» (scares) вошли в употребление, Англия принялась за усовершенствование и увеличение своего флота.

Еще большую отсталость обнаружила она в стратегическом и тактическом отношениях; в первый раз большие маневры были произведены в 1850 году, до тех пор царила полная бездеятельность и полная неопределенность в отношении применения флота как в войне в целом, так и в отдельных сражениях. Отсюда вывод о необходимости постоянной напряженной работы.

Необходимо сказать несколько слов по поводу второй Пунической войны, так как Мэхэн касается ее в предисловии к своему капитальному труду «Влияние морской силы на историю». Он говорит: «Победившая сторона могла установить свое господство на море». Этого нельзя утверждать так безусловно – необходимо при этом уделить внимание внутреннему положению Карфагена и его неспособности использовать свои морские силы. Первая Пуническая война и ее последствия обессилили Карфаген: он понес громадные потери людьми и деньгами и еще заплатил 3200 талантов контрибуции; правда, богатая торговля и обширная территория Карфагена обеспечивали достаточные доходы и возможность неограниченно снабжать свой флот людьми, но ничего этого он не сделал и почти не пользовался своим флотом.