Павел Лукницкий - Ленинград действует. Книга 2

Танк остановился, прямой наводкой в упор ударил по пулемету. Веселый парень, смелый казах, никогда не терявший в бою самообладания, был убит. Это произошло на глазах замполитрука Закроя и политрука Антонова. Закрой находился дальше, немцы в лесу его тоже не видели, он побежал к замеченному им противотанковому орудию, политрук Антонов послал связных к Барышеву. Танк Барышева, не показываясь в березнячке, быстро приблизился, стал бить по немецкому танку бронебойными, один из снарядов разворотил его борт. И почти в тот же момент Закрой, один подоспевший к трофейному противотанковому орудию, замаскированному в кустах, у самой дороги, метрах в пятидесяти от немецкого танка, «под шумок – как он выразился – танковой этой дуэли» сбоку дал высгрел. И попал в машину, и после разрыва снаряда орудие ее склонилось, танк прекратил стрельбу, повернул назад и ушел. А раненный осколком снаряда у своей пушки Закрой упал. К пушке подбежали санинструктор Пожаркин (занялся раненым, у которого было сильное кровотечение), боец Чернышев – он взялся стрелять из пушки… Тут немецкие автоматчики едва было не обошли пушку, но политрук Антонов успел вызвать огонь нашей артиллерии, наши лыжники погнали немцев под этот огонь, противотанковая пушка, пулеметы, танк Барышева расстреливали бегущих, и контратака была отбита.

В этот день немцы, охватывая полукольцом батальон лыжников с танком Барышева и остатками третьего батальона, пытались захватить их общий командный пункт, устроенный в захваченном немецком блиндаже. Наши пехотинцы и лыжники, отбиваясь, теряли все больше людей. Пулеметчики Шестаков и Ларченко, расстреливая немцев с двадцатиметрового расстояния, навалили перед блиндажом не меньше семидесяти немцев. Танк Барышева вышел из укрытия и, стреляя из обоих пулеметов и пушки, пошел сквозь мелкий березнячок давить немцев гусеницами, а лыжники шли за танком…

В этот день, хоть и с большими потерями, все четыре немецких контратаки были отбиты. Ночь на 11 апреля прошла тихо, если не считать систематических артиллерийских налетов. С утра 11 апреля немцы возобновили свои контратаки, но уже не со стороны Шапок, а со стороны Веняголова. На этот раз вместе с немецкой пехотой подходили два танка, хотели взять танк Барышева в лоб, но не выдержали дружного огня самого Барышева и всех встретивших их пулеметов, отошли, оставив множество трупов.

Днем удалось отбить еще две контратаки, а к вечеру немцы, подбрасывавшие все новые и новые силы, взяли в полукольцо танк Барышева и сопровождающую его пехоту. Ночью на 12-е немцы, очевидно готовясь замкнуть кольцо окружения, подтянули дополнительные резервы, но, кроме артиллерийских налетов, никаких других боевых действий не затевали.

Проснувшись не от шума – от тишины, Барышев в полной неподвижности потратил несколько секунд, чтобы включить сознание. Откуда взялась тишина? Где он находится?.. Сначала он сообразил, что лежит на аккумуляторах. Так и быть должно: его «спальное место» всегда в моторном отделении. Открыл глаза: кто это там?.. Ага, в проеме открытого бокового люка, – ну да, это его толстый, мясистый нос, надвинутая на лоб ушанка – Садковский дежурит. Если старший сержант Иван Фомич Садковский, командир орудия, дежурит, то командир танка старший сержант Барышев может быть спокоен: все, значит, в порядке. Николай Барышев прислушался, попробовал шевельнуть пальцами ног в сапогах – еще не отморозил, кажется. Но холодно, будто весь холод из брони танка перелился сквозь ватную куртку Барышева в его закоченевшее тело… А как другие? Барышев прислушался. Внизу, в боевом отделении, ровно дышит на своем водительском месте старший сержант Беляев. Сбоку от него присвистывает пулеметчик Расторгуев – его всегда можно узнать по этому присвисту. Заряжающего рядового Зубахина не слышно, но он – подале отсюда, сзади…

Барышев тянется к люку. Командир орудия Садковский, отодвинувшись, говорит:

– Лежали б, товарищ старший сержант! Пятнадцать минут вы спали! Тихо все!

– Обстрела не было?

Вот примолкли. Через сорок минут дадут… Тридцать пять, значит, всем спать можно, двигатель еще теплый.

– И пехота спит?

– Позарылись в снег, пользуются… Только немного осталось их. Горнострелковая бригада называется, а гор никогда и не видеть ей, гибнет в таких болотах… Связной лыжников подходил: узнай, дескать, по своей рации, когда дадут подкрепление. У нас, говорит, считая с «горняшкой», всех человек сто пятьдесят осталось,

– Да, – сказал Барышев. – Как снег тают. От двух батальонов это! Что ты ответил?

– Не докладывать же ему, что из нашей «немки» рация выдрана. Сказал: утром пришлют. Все равно им ведь придумать нечего. Далеко мы к немчуре в тыл зашли!

– А может, к утру кто-нибудь и пробьется да в самом деле стрелкачей нам подкинут?.. Только до утра и от этих ста пятидесяти не все останутся… Даже если контратак не будет.

– До утра, Николай Иванович, не будет. В таком лесу да еще в болоте фриц ночью ни за что не полезет… А хитер! Неспроста в артналетах с точностью полуторачасовые интервалы выдерживает: на нервы хочет подействовать, чтоб каждый боец про себя минуты отсчитывал!

– Просчитается сам, пожалуй, – сказал Барышев. – У ребят наших нервы крепкие. Спят! – И задумчиво добавил: – Только большинство мертвым сном теперь…

– Зато вчера хорошо поработали. Гляди, стоим в немецком тылу как дома. Боекомплект в запасе есть, пулеметы новые… Теперь опять драться можно!

– А ну отодвинься, Иван Фомич!

Командир орудия Садковский отодвинулся. Барышев высунулся из люка. Там и здесь вспыхивали ракеты, то теряясь в клочьях низких облаков, то вырывая из мрака чащу осинника и березняка, обступившую затянутую снегом поляну. В морозном воздухе ясно донесся от реки Мги и от оставшегося к востоку Веняголова треск пулеметной перестрелки – значит, в 80-й стрелковой дивизии успеха нет, Веняголово и на четвертые сутки боев не взято. Интересно, а что делается дальше к северо-востоку, в 4-й бригаде морской пехоты?..

Сквозь заиндевелые, покрытые снегом голые ветки березок, срубленных под корень и приклоненных для маскировки к броне танка, Барышев разглядел неподвижные темные фигуры. Их на поляне было рассеяно много – заледенелых, вытянувшихся и скрюченных, присыпанных редким и легоньким снегопадом. За прошедшие два дня сколько раз немцы лезли в контратаку! За прошедшие два дня…

Убедившись, что пехота расположилась дугой по краям полянки и в чаще леса устроилась в своих снежных ячейках и небольших окопчиках, в палатках, наспех сшитых из немецких, захваченных на складе одеял и брезентов, и что никто не жжет костров и ничем себя не демаскирует, – Барышев, прислушиваясь, присматриваясь, перебирал в памяти оба прошедших дня.