Исер Харэль - Похищение палача

Операция была неимоверно сложной. Особое беспокойство вызывало то, что Эйхмана предстояло переправить из Аргентины в Израиль. Нелегко было решиться провести тайную операцию на территории дружественного государства. Вправе ли мы делать это с точки зрения этики и политики? Дипломатический этикет требовал, чтобы мы поставили в известность аргентинские власти о наших подозрениях: мол, некий эмигрант из Германии, проживающий в одном из пригородов Буэнос-Айреса, есть не кто иной, как военный преступник Адольф Эйхман. А потом ждать, пока Аргентина выдаст его Западной Германии или иной стране, разыскивающей его. Но станет ли ждать сам Эйхман? И еще. В те дни мировая общественность уже с меньшей готовностью изобличала и предавала в руки правосудия военных преступников, нежели сразу после второй мировой войны. Процессы над некоторыми гитлеровцами закончились не в меру мягкими приговорами, другие же годами ждали суда, да так и не дождались. Мы опасались, что даже такой преступник, как Эйхман, уйдет от ответа из-за всеобщей склонности прощать грехи прошлого, воцарившейся в Европе.

Израиль был единственным государством в мире, которое непременно провело бы суд и воздало Эйхману по заслугам, не считаясь с политическими интригами. Израилю принадлежало право судить человека, который отвечал в гитлеровской империи за «окончательное решение еврейского вопроса». В этом заключалась высшая историческая справедливость.

Вместе с моими коллегами я пришел к выводу, что у нас нет выбора: мы обязаны найти и тайно захватить Эйхмана, а затем переправить его в Израиль. Решение приняли с тяжелым сердцем, поскольку помнили о взаимном уважении и дружбе между Аргентиной и Израилем.

Но мы надеялись, что когда суд восстановит все страшные подробности деятельности Эйхмана и предаст их широкой огласке, то аргентинские друзья поймут наши побуждения и согласятся, что иного пути у нас не было.

Итак, вот описание «Операции Эйхман», какой она была на самом деле, за исключением некоторых моментов, умолчать о которых требуют обстоятельства.

Отчетливо помню, как у меня созрело решение поймать Адольфа Эйхмана. Это было в конце 1957 года, через двенадцать с половиной лет после разгрома нацистской Германии и конца карьеры таинственного офицера СС, известного злодейскими расправами с еврейским народом.

История, которую я собираюсь рассказать, началась с телефонного звонка из Иерусалима: генеральный директор министерства иностранных дел доктор Вальтер Эйтан сообщил, что хочет меня видеть, причем срочно.

Я знал доктора Эйтана как человека, прекрасно умеющего владеть собой, высоко ценил его манеру говорить – интеллигентную и сдержанную. Но в этот раз голос его звучал взволнованно: явно какое-то событие взбудоражило доктора. Я не спросил, в чем дело, и не удивился его взволнованности: мне было понятно, что он не захочет объясняться по телефону. Доктор Эйтан собирался приехать к нам в Тель-Авив для участия в банкете в одном из посольств. Мы условились встретиться в кафе незадолго до банкета.

Доктор Эйтан рассказал мне, что получил телеграмму от доктора Шнеера, возглавлявшего нашу делегацию по репарациям в ФРГ: Адольф Эйхман жив и здоров, прячется в Аргентине, адрес известен.

Я поблагодарил его за информацию и пообещал основательно ее проверить.

К тому времени у меня уже был достаточный опыт работы в разведке, чтобы скептически относиться к подобным сенсационным сообщениям. С тех пор, как Эйхман скрылся, мы не раз получали известия о нем и о местах, где он якобы обитает. К тому же мы не были уверены, что он жив. Следы Эйхмана затерялись в начале мая 1945 года, и никто из тех, кто мог бы помочь нам в розысках, его больше не видел.

Не знаю, почему я поверил новой информации. Может быть, мною руководило предчувствие, может быть, передалось волнение Вальтера Эйтана. Я вернулся на работу и попросил принести из архива все сведения об Эйхмане. Я знал, что он – один из главных нацистских преступников и занимался уничтожением евреев. Но до тех пор никогда основательно не углублялся в материалы о нем, не знал, какое место занимал Эйхман в нацистской иерархии и каково его участие в том, что у гитлеровцев называлось «окончательным решением еврейского вопроса». Страшная глава в истории нашего народа казалась мне нереальным кошмаром, чем-то выходящим за пределы даже мира злодейства и ненависти, сатанинскую суть происходившего понять было просто невозможно.

В то время я ничего не знал о нем как о личности, не знал, как ему удалось начисто утратить человеческую мораль, какая мания владела им и помогала управлять машиной убийств. Я еще не мог представить, с какой свирепостью он выполнял указания свыше, как осуществлял свою кровавую миссию – без колебаний, сожаления и милосердия. Я не знал, что он отдавал приказы убивать младенцев и сам присутствовал при убийствах, считая себя дисциплинированным солдатом, как он дирижировал массовым насилием над женщинами и похвалялся верностью присяге, расстреливал беспомощных стариков и называл себя идеалистом.

Всю ночь я просидел над «делом» Эйхмана. Постепенно стал складываться образ архиубийцы, совершившего преступление, какого не знала вся предыдущая история человечества: Эйхман нес ответственность за уничтожение шести миллионов евреев!

К утру я уже знал, что в этом деле он был верховной инстанцией, и в его руки сходились все нити убийства.

И еще мне стало ясно, что он обучен приемам гестапо и может оказаться опасным противником.

Кровь миллионов жертв взывала к отмщению, но в то время во всем мире не было ни правительства, ни полиции – никого, кто искал бы Адольфа Эйхмана, чтобы судить его. Мир слишком устал, государства и их руководители твердили, что пора забыть все ужасы, не бередить раны и что все равно нет казни, соразмерной масштабам содеянного преступления. Мир словно издевался над справедливостью и правосудием! В ту ночь я сказал себе: «Если Адольф Эйхман жив, он предстанет перед судом».

Вскоре в Израиль приехал по делам службы доктор Шнеер, и я узнал, что информацию об Эйхмане он получил от доктора Фрица Бауэра – генерального прокурора земли Гессен в ФРГ. Бауэр, по происхождению еврей, родился в семье юристов и сам работал судьей в Штутгарте, пока к власти не пришли нацисты. Они арестовали его и около года продержали в тюрьме. В 1936 году Бауэр эмигрировал в Данию, но гестапо настигло его и там, он провел в тюрьме еще три года, пока ему не удалось сбежать в Швецию. После войны он вернулся в Германию с твердой решимостью разыскать нацистских преступников и предать их суду. Прокурор прославился своей принципиальностью. К тому же он был ветераном социал-демократической партии, правившей в Гессене, и дружил с главой земельного правительства.