Никита Моисеев - Как далеко до завтрашнего дня

Таким первым утверждением моей картины мира я принимаю представление о том, что весь Мир, в котором мы живем, вся Вселенная или, как говорил Тейяр де Шарден, весь Универсум, есть некоторая система. Оно кажется совершенно тривиальным, даже банальным, ибо всё со всем связано – хотя бы силами гравитации, например. Это эмпирическое обобщение никак не противоречит нашему опыту. Да и не может ему противоречить, поскольку, если бы оно было неверным, то мы этого не смогли бы даже обнаружить!

Нетривиальность моего утверждения обнаруживается лишь тогда, когда мы замечаем, что разговор может идти лишь о связях доступных нашему эмпирическому знанию. И, значит, этим эмпирическим обобщением я очерчиваю определенный круг и моей картины мира и всего того, что может стать объектом моего научного искания. И в границах такого круга естественно попытаться проследить те следствия и те интерпретации, которые могут следовать из формулируемого положения.

Так например, если Универсум – единоё целое, то он и развивается, эволюционирует как единоё целое и всё то, что доступно нашему наблюдению и, в том числе, мы сами, лишь составная часть Универсума. Но это означает, в частности, что на определенной стадии развития Универсума у него появляются составные элементы, способные познавать сам Универсум, в пределах, зависящих от степени совершенства того инструмента самопознания Универсума, которые СЕГОДНЯ определила эволюция. Таким инструментом самопознания, может быть даже совсем и не уникальным, а одним из многих, является человек. И невольно возникает вопрос – как далеко границы его способностей познания, способностей, которые родились в процессе эволюции Универсума как его свойства и, которые продолжают эволюционировать. Размышления над этими вопросами приводят к глубочайшим проблемам философии. И не только философии, но и практики. В самом деле, если человек оказывается способным познавать особенности мирового эволюционного процесса, то он способен и влиять на него, а, значит и расширять пределы познания.

И всё же такое познание может быть ограничено, какими то вполне определенными особенностями эволюции присущими тому конкретному «инструменту познания», которого мы называем человеком. И вот некая аналогия, делающий мою мысль более ясной.

У некоторых видов осминогов мозг по своей сложности сопоставим с мозгом человека. Значит этот вид живых существ тоже «инструмент самопознания Универсума», рождённый иным процессом самооргангизации вещества. Но этот иной процесс эволюции дал им свойство канибализма и, поэтому, осминоги сразу погибают, как только оставляют потомство. Иначе такой живой вид не мог бы и возникнуть. Благодаря подобной биологической особенности головоногие не способны создать механизм коллективной памяти – каждому поколению всё приходится начинать сначала. Может быть и у человечества существует некоторый порог, перешагнуть через который ему природой не дано? Может быть – это та агрессивность, которая унаследована от наших предков, живших ещё в предледниковые эпохи, когда без агрессивности и выжить то было нельзя.

Но процесс биологического совершенствования человека закончился именно тогда в эпоху саблезубых тигров, пещерных медведей и невероятной борьбы за существование. И в этом, может быть, и состоит истинная трагедия человека – процесс морфологической эволюции остановился слишком рано!

Представление об Универсуме, как о единой системе заставляет нас по-иному смотреть и на многие другие вещи. Мы привыкли говорить о том или ином объекте исследования. Но для этого нам ещё надо уметь его выделить из нашей системы, каким то образом оборвать те связи, которыми он соединен со остальным миром. Все многочисленные, воздействия, которые оказывает на наш объект остальная система, мы должны отнести к внешним воздействиям на наш объект. Но ведь при этом мы неизбежно игнорируем, не учитываем обратного влияния изучаемого объекта на всю систему, на остальные её элементы а, значит, пренебрегаем изменением «внешних воздействий» на исследуемый объект, вследствие его действий на систему. Всегда ли возможно оборвать такие рекурсии?

Можно ли так поступать и когда так можно делать, а когда принципиально нельзя? То есть когда объект лишь некое абстрактное, условное понятие. Всё это ведь тоже сложные вопросы. Но до поры до времени люди их просто не замечали – в практике такие проблемы не возникали, а в сознании людей властвовал рационализм в его самой примитивной трактовке. Человек, в наших представлениях, был всего лишь наблюдателем, способным наблюдать и фиксировать некоторые особенности запущенного однажды грандиозного механизма мироздания. Вопрос о выделении объекта исследования вообще не возникал. Ученые даже не догадывались о его важности. Ведь энтомолог берет свою бабочку, кладет её на увеличительное стекло и изучает всё, что ему интересно. Вот также и во всем остальном. И исследолватель полагал, что по иному и быть не может, тем более, что повлиять на характер функционирования грандиозного механизма мироздания человеку не под силу. Это считалось аксиомой.

Но оказалось, что всё это не совсем так. И практика XX века показала невозможность обойтись без анализа подобных проблем. И виной тому оказалась квантовая механика.

Я прослушал в университете неплохой курс теоретической физики. Особенно запомнились те части курса, которые читал И.Е.Тамм. Это был курс «по выбору» – он не был обязательным для математиков. Из нашего математического потока – человек тридцати, записались на него, кажется, только я и Олег Сорокин. Впрочем и физиков было тоже не много. И занятия носили какой то домашний, скорее семинарский характер, нежели обычный лекционный курс. И мы часто отвлекались на отдельные вопросы, возникали полезные, запомянающиеся дискуссии.

Однажды Олег принес статью Гейзенберга, в которой была фраза о том, что нельзя отделить исследователя от объекта исследований. Она повергла всех нас в шоковое состояние. Студенты отчайно заспорили, ничего не понимая в предмете спора, конечно. А преподователь, который нам только что излагал формализм уравнения Шредингера, или, что-то ещё в таком же духе, как теперь я понимаю, тоже был поставлен в тупик этим утверждением одного из отцов квантовой механики. Он высказал лишь то утверждение, которое тогда было стандартным: электрон, всегда электрон, его свойства не зависят от наблюдателя и то, что сказал Гейзенберг есть сплошной идеализм и об этом не стоит размышлять. Мы с Олегом пытались протестовать, но безуспешно. Однако вопрос остался и, что самое обидное, я не мог его даже четко формулировать.

Прошло много лет, отшумела война и мне самому пришлось читать некоторые разделы теоретической физики. И пришлось по необходимости, вернуться к тому вопросу, который был связан со злополучной фразой Гейзенберга. Вот тогда то я и понял то, о чём говорилось на предыдущих страницах. Выделение любого элемента всегда условно. Он всегда лишь часть целого – часть другой более сложной системы, из которой его выделить иногда просто нельзя, ни при каких обстоятельствах. Вот почему говорить о нем можно тоже только в сослагательном наклонеии. Самого по себе электрона, электрона просто как такового, вне некоторой системы, не существует (впрочем, как и человека, что понял ещё великий Сеченов: человек существует только в единстве плоти, души и окружающей природы, как он говорил).